Гардемарины, вперед!. Нина Соротокина
пускайте этих сумасшедших в дом! – крикнул Никита.
– Евстрат все может подтвердить, – не унимался Лука. – Ад поминает, геенну огненную в помощники зовет. Эту бумагу надо отнести куда следует, а Гаврилу – вязать!
Никита обратился к бумаге, за его спиной охал Алеша.
«Гаврила-камердинер, хоть и вид имеет благочестия, на самом деле жаден, нагл, надменен, напыщен и гадок, понеже в церковь не ходит, молитву творит поспешно, а в горницах его на иконе замутился лик святой, глядя на его поганые действа…»
Никита посмотрел внимательно на Луку.
– И куда ты собираешься это нести? – спросил он тихо.
Ох, не видать бы старому дворецкому никогда такого взгляда! Затосковал Лука, затужил, потому что озарилась душа его простой мыслью – коли пишешь донос на слугу, то делаешь навет и на барина, а коли доносишь на барина, то порочишь самого себя. Как он, старый, умный человек, позволил себе настолько забыться, что возвел хулу на дом свой, которому верой и правдой служил столько лет?
– Простите, Никита Григорьевич, бес попутал. – И крикнул громко: – Степан, снимай оборону, я мазь несу. Гаврила изготовил и велел всем порченым давать по две банки!
Крики за окном стихли.
– Никита, а Гаврила и правда ад поминает, – со смехом сказал Алеша, дочитывая донос Луки. – Слушай, «Ад лок»… потом «ад экземплюм…».
– Да это латынь! «Ад лук» – для данного случая, «ад экземплюм» – по образцу… Пойдем! Надо спасать нашего алхимика. Он с размахом торгует. Завтра весь город запестреет прыщами, как веснушками.
Под дверью камердинера сидел казачок.
– Заперлись, – сказал он почтительно.
– Гаврила, отопри. Это я!
Неприступная дверь сразу распахнулась. Гаврила отступил вглубь комнаты и повалился на колени.
– Никита Григорьевич, ханнибал ад портос! Невиновен я! Евстрат, бездельник пустопорожний, напутал. Теперь прыщи надо мазью мазать, и через неделю все пройдет, потому что «мэдикус курат, натура санат!»[31] Сами учили. Что делать, Никита Григорьевич? Прибьют ведь меня!
– Помолчи. Пока за окном тихо. Лука им глотки твоей мазью смазал. Алешка, беги, вели закладывать карету. Пусть подадут ее к черному ходу. Провизию в корзину. Поужинаем в дороге. А я сейчас записку Сашке напишу, чтоб он не волновался. Гаврила, все шкафы запри, двери на замок, если не хочешь, чтобы разгромили твою лабораторию. И скорее, скорее… Мы едем в Холм-Агеево. Там нам никакой Ганнибал не страшен. Вперед, гардемарины!
14
Уже Лопухины, Бестужева Анна Гавриловна и все пытанные и наказанные в сопровождении отряда гвардейцев ехали к месту ссылки, уже начали затягиваться раны на их спинах, а дела по раскрытию заговора не только не прекращались, но продолжали жить еще более полнокровно, словно созданный руками алхимика фантом. Следственная комиссия, оставив надежды увязать вице-канцлера с его опальной родственницей, рьяно искала против него новые улики. Франция и Пруссия активно ей в этом помогали.
Бестужев был в курсе всех дел, перлюстрация писем в
Врач лечит, природа исцеляет