Злые ветра Запада. Дмитрий Манасыпов
висишь на каком-то подобии креста, и, судя по всему, давно.
В разодранной рубашке Дуайт без всякого удивления разглядел копошащихся изумрудных жуков, что-то катающих из его плоти. Совершенно не больно, лишь сильно щекоча. Вместе с добрым и теплым солнцем от этого хотелось смеяться. Радоваться, пусть и вися как чучело на поле. Дуайт посмотрел на тень. К его голове кто-то прицепил корону. Или большие рога.
Ворон опустился ниже, заложил красивый круг, оказавшись на плече Дуайта. Черный, заслонивший весь мир, каркающий что-то. Дуайт-чучело пытался разобрать в его карканье нужное, но не получалось. Ворон каркал все сильнее.
Солнце задрожало и выплюнуло кровавый кусок горячего теста. То прошипело рядом с Дуайтом, растеклось по полю, сжигая и нещадно паля колосья. Жуки, звонко зазвенев, поднялись тучей в воздух, заскрежетали, на глазах покрываясь ржавой броней и превращаясь в саранчу.
Ворон повернул голову, глядя в глаза Дуайта-чучела застывшей багровой бусиной. И каркнул:
– Смерть уже рядом, внук.
Дуайт вздрогнул, просыпаясь. Поискал глазами миз Хартиган, застыл, глядя на стоящую у окна женщину. Рассвет мягко вошел в комнату, залил все нежно-персиковым, позолотил ее кожу. Под золотой кожей, явственно и страшно, проступили черные грубые веревки вздувшихся сосудов. Дуайт знал, что случится дальше. Знал, но не хотел даже шевельнуться, понимая, что больше ее в его жизни не будет.
Рука, крепкая сильная рука женщины вцепилась в ставень, тяжелый, из свинца. И приоткрытый. Ставень ходил ходуном, в такт трясущимся пальцам. Пляска святого Витта всегда идет рядом с одержимыми. Дуайт сглотнул, стараясь не издать ни звука. Голыми руками справиться с умершей и заново родившейся во зле, миз Хартиган может оказаться тяжело. Солнце добавило к золоту алого. Женщина шевельнулась, перенесла вес с ноги на ногу.
Ноги сразу выдавали в ней девчонку с ранчо. Крупные ступни с длинными пальцами и совсем не круглыми пятками, раздавленными годами, лишними фунтами и наследственностью. А она их любила, свои ноги, даже покупала дорогой лак и красила ногти. А Дуайту очень нравилось и трогало это увлечение.
А еще миз Хартиган всегда смущалась собственных плечей, широких и крепких. Да и не только они у нее были широкими и крепкими. И это тоже нравилось Дуайту Токомару Оаху. Именно, что теперь уже нравилось.
«Пустынный брат», рейнджер, солдат пустыни отличается от обычного человека так же, как его собственная автоматическая винтовка отличается от мелкокалиберки, подаренной бою на тринадцать лет. Это аксиома, по-другому в землях дьявола не выживешь. Дуайт вздохнул и потянул на себя самое близкое оружие из имеющегося. Собственный ремень, с пряжкой, утяжеленной свинцом. До кобуры с «кольтом», лежавшей где-то под кроватью, он все равно не успел бы дотянуться. Миз Хартиган, бывшая миз Хартиган и его, Дуайта, бывшая любовница, развернулась на месте и прыгнула, распрямившись тугой пружиной. Мир замер, вздрогнул, почуяв кровь, и ринулся вперед с утроенным напором.
Ударить