Злые ветра Запада. Дмитрий Манасыпов
вернулся к увлекательной слежке за пейзажем. Была, так была. Не рассказала… что поделаешь, женщины.
– Все зло от женщин, – Моррис вытянул ноги, заложив руки за голову, поерзал на лежанке, – Всегда и везде.
– То-то смотрю, ты постоянно злом сам себя окружаешь, – фыркнула Мойра, – Нет?
– Закаляю сам себя в борьбе с ним. – Моррис закрыл лицо шляпой, забубнил из-под нее. – Чтобы быть всегда готовым.
– Не старайся показать себя хуже, чем есть. – командор вздохнул. – Это не мое дело, солдат, но прими мое мнение таким.
– … – Моррис почесался. – Бесполезно спорить.
– Хватит ругаться, amigo, – пробасил Хавьер, – еще успеешь надоесть.
– Ну, друг, если ты просишь, то не буду.
– Врун ты, Моррис, – Мойра полезла в собственную сумку, – не такой уж ты и злой. Хотя хватает, конечно. Зло от женщин, женщина само зло…
– И цветные, – закончил Моррис, – именно так.
– Cabron! – Хавьер шумно вздохнул. – Сивый шлюхин сын.
– Ты дружище к ним не относишься, ты мексиканец.
– Да пошел ты в … – водитель сплюнул, тут же затерев плевок сапогом, – все равно ты козел.
– Рты прикройте. – Дуайт свесился вниз. – Моррис, следи за словами. А ты за дорогой.
Молчание продержалось недолго. Сложно ожидать чего-то другого.
Дорога, пусть и не самая дальняя, стремится к разговору. В вагонах Трансатлантической железнодорожной компании, как говорили знающие люди, даже есть исповедальни. Что поделать, изливать душу давно модно среди христиан.
Дорога решает многое за людей. Если идешь пешком, то не до разговора с соседом. Переставляешь ноги, и все. Шаг за шагом, увязая в горячем море песка, густой жиже болот, разрывая плотную, высотой по колено, траву прерий или грохоча каблуками по твердокаменной и выжженной доске солончака. Тут не поспоришь, не расскажешь за просто так байку, не похвастаешься девчонкой, подцепленной в городке, оставленном далеко за спиной. Нет, во время привалов так сколько угодно. Но только не когда идешь.
Пройди с десяток миль, нагруженный под завязку, под солнцем, градом ливневых капель или в метущую зимнюю вьюгу, и посмотри, захочется ли тебе трепаться на ходу? Если ноги наливаются тяжестью, если пальцы скользят друг по другу от слипшихся остатков носков и густой грязи заношенной кожи, не до разговоров. Да даже если трясешься в седле, привычно подпрыгивая в ход коня, тоже не совсем то. Особенно, когда есть куда торопиться.
Но сейчас, вот так, как внутри «кугуара», можно и слегка распустить язык. Опасно ли за сталью бортов? Конечно, да еще как. Но это привычно. Сам Дуайт всегда располагался в башне. Он лучше Морриса видел опасность, лучше обращался с «браунингом» и его лентами. А потому слушать разговоры снизу доводилось часто.
Сколько лет они втроем поднимали в воздух пыль дорог? Дуайт знал точно. Три года, десять месяцев и три с половиной недели. С Моррисом они знали друг друга куда дольше, на целых пару лет. Целая вечность, если задуматься. Да, броневик стал их домом почти четыре года назад. А они до сих пор не дали ему имя, вот незадача.
Хавьер