Самое ужасное путешествие. Эпсли Черри-Гаррард
дно, и только в Австралии, в заливе Порт-Филлип мы провели пробное траление, чтобы проверить сети и научить людей пользоваться ими. В цели нашей экспедиции не входило тратить время на глубоководные исследования до прибытия в антарктические воды.
На четыре дня стих и тот слабый ветерок, что дул; на «ревущих сороковых» нечасто случается, что корабль не может двигаться вперед из-за штиля. Но 2 октября барометр стал падать, были подняты все паруса, ветер, правда, несильный, ударил в левый борт, и за следующие сутки мы прошли 253 километра. Воскресенье выдалось тихим, и Скотт, окруженный офицерами и матросами, читал молитву у штурвала. Такое случалось редко: воскресные дни обычно бывали ненастными, мы если и молились, то в кают-компании. Был один незабываемый случай, когда мы пытались петь псалмы под аккомпанемент пианолы. Но качка больше соответствовала музыкальным ритмам светской музыки, чем церковным песнопениям, и в один прекрасный миг все поняли, что мы поем одно, а пианола играет совсем иное. На протяжении всей экспедиции ощущалась потребность в человеке, умеющем играть на этом инструменте. Такой человек незаменим, когда живешь вне досягаемости благ цивилизации. Вот что писал Скотт в «Путешествии на «Дисковери»», где был офицер, каждый вечер садившийся за пианолу: «Этот музыкальный час стал обычаем, которым никто из нас не пренебрег бы по доброй воле. Не знаю, какие мысли он пробуждал у других, хотя догадаться нетрудно; о подобных вещах, однако, не принято писать. Но я склонен думать, что музыка сглаживала многие шероховатости и каждый вечер настраивала нас к обеду на прекрасный лад, когда все кажутся добродушными, хотя «к бою готовы» и с удовольствием вступают в споры».
К нашей радости, ветер крепчал; Скотт проявлял нетерпение, да и немудрено – впереди нас ожидало множество дел, а времени оставалось мало: мы хотели выйти из Новой Зеландии раньше, чем это делали предыдущие экспедиции, чтобы скорее пройти паковые льды и приступить к закладке провианта. Мы впервые наблюдали слабые отблески южного полярного сияния, впоследствии ставшего привычным зрелищем, но особенно захватили наше внимание несколько альбатросов, пойманных на заброшенные с кормы лини.
Первым попался дымчатый альбатрос (cornicoides). Мы выпустили его на палубу, и он расхаживал по ней горделиво, стуча ногами – топ-топ-топ. Это была на редкость красивая птица, с угольно-черным туловищем, большой черной головой с белой полосой над каждым глазом и ярко-лиловой полосой вдоль черного клюва. К нам он относился с величайшим презрением, которое мы, конечно, заслуживали рядом с таким прекрасным созданием. Чуть позднее мы в один день отловили сразу альбатроса странствующего, альбатроса чернобрового и альбатроса дымчатого, привязали их на палубе к вентиляторам и сфотографировали. Птицы были настолько хороши, что рука не подымалась их убить, но понимание научной ценности чучел превозмогло желание выпустить их на волю. Мы дали им понюхать эфира и тем избавили от мучений.
В Южном океане помимо этих птиц