Свободный полет одинокой блондинки. Эдуард Тополь
наклонился к Алене, отомкнул наручники.
– Вот ты и дома, красавица.
Через несколько минут самолет взлетел и, накренясь на одно крыло для разворота на восток, в последний раз показал Алене рай Коста-дель-Соль.
Поезд шел по заснеженной равнине.
Алена сидела в плацкартном вагоне, набитом людьми, и остановившимся взглядом смотрела в окно, но не видела за ним ничего. А потом точно так же, с мертвыми глазами, катила по сельской дороге в тряском промороженном автобусе – со старухами, торговками квашеной капустой, с пьяным мужиком, то и дело сонно падающим ей на плечо, с переселенцами…
Пройдя через редкий лес, автобус остановился у развилки дорог и столбика с кривой дощечкой, обтесанной с одного конца. На дощечке была запорошенная снегом надпись:
ДОЛГИЕКРИКИ. 5 км
Алена с чемоданом вышла, и автобус ушел.
Она посмотрела на узкую дорогу, идущую на Долгие Крики. Дорога была занесена глубоким снегом, как целина, по которой не ходили и не ездили ни вчера, ни позавчера.
Вздохнув, она потащилась по этому цельнику и час спустя вышла, взопрев, к реке, к вмерзшему в лед речному парому. Перевела дыхание, оглядела свои Долгие Крики с их двумя десятками домов над рекой и по улице, занесенной сугробами снега, добралась до своего дома, толкнула калитку, пересекла двор и открыла дверь.
И тут же, в тот же миг дом огласился истошным визгом:
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
Это посреди горницы, теряя школьные тетради, подпрыгивала как ужаленная сильно повзрослевшая Настя:
– Мама, Алена приехала!
Алена вошла в дом, поставила чемодан на лавку у печи и сказала Насте:
– Да уймись ты, психическая!
Настя, визжа от радости, бросилась на Алену, стала тискать ее, обнимать и тормошить.
– Ну, погоди! Дай хоть раздеться…
Раздеваясь, Алена отодвинула занавеску печной завалинки, чтобы положить туда куртку, и увидела там сначала чьи-то толстые женские ноги, а потом и хозяйку этих ног – девку лет пятнадцати, сонно поднимающуюся на шум в горнице.
Изумленно хлопая глазами, Алена повернулась к Насте:
– Кто это?
Тут из-за занавески, разделяющей теперь горницу почти пополам, вышла мать.
– А это твоя новая сестричка. Здравствуй, Аленка, – сказала она масленым голосом. – Понимаешь, у меня теперь новый муж, это его дочка спит на твоем месте. Но ты не боись, мы поместимся. Ты надолго? Ой, а что это у тебя с глазами?
– Ничего. А что?
Но мать, пристально посмотрев Алене в глаза, тут же сменила тон, сказала негромко:
— Ты это… Извини меня… Не бойся, это твой дом. – И Насте: – Настя, тащи Артемку. Знаешь, Аленка, он у нас уже ножками бегает!
Поздно ночью в горнице, на полу, на матраце, куда в первую ночь положили Алену, Настя в темноте шепотом излагала Алене последние новости:
– Во-первых, у меня грудь растет – ты не представляешь! Вот потрогай. Чувствуешь? А между прочим,