Расчеловечивание. Камиль Гремио
Это была очень мощная формулировка – «перешли на сторону народа». Звучало так сильно и вкусно, что люди с гордостью и наслаждением повторяли эти слова.
Большой решительно двинулся куда-то вглубь вестибюля, и я поспешил за ним. Мы повернули налево и оказались перед лестницей. Дима шагал по ступенькам на удивление быстро для человека его комплекции, хотя и едва заметно переваливался. Мы поднялись на третий этаж. Перекинувшись парой слов с дежурным по этажу, сидящим прямо напротив лестницы на стуле, Большой повернулся ко мне:
– Короче, третья дверь отсюда, скажешь, что новобранец. Но тебя там и так уже ждут. Бывай!
И, хлопнув меня по плечу, пошёл по коридору в противоположную сторону. Я же двинулся в указанном направлении, аккуратно ступая по битому стеклу, обходя выстроенные в шахматном порядке громоздкие, советских времён сейфы, расставленные здесь как последний безнадёжный рубеж обороны. Дверной проём был плотно занавешен бежевой шторой. Я вошёл и чуть не натолкнулся на лысоватого мужчину лет сорока пяти. Он сидел прямо у входа, сложив руки на животе, и смотрел телевизор. Удобно вытянутые ноги лежали на соседнем стуле. Горела настольная лампа. На маленькой тумбочке, прямо у него под правым боком, стояли тарелки, стаканы и электрический чайник. С другой стороны сидел второй человек. Он тоже смотрел телевизор, слегка наклонившись вперёд и уперев локти в колени.
Он первый поднял на меня взгляд. Коротко и тихо представился:
– Монах.
У него, как и у многих здесь, не хватало зубов, и голос его звучал подобно сквозняку. Человек очень яркой внешности. Ему бы не составило никакого труда сыграть на детском празднике Бабу Ягу: крючковатый нос, изрезанный морщинами лоб, глубоко посаженные цепкие серые глаза. Он был невысок и тщедушен, но вместе с тем излучал глубинное спокойствие и уверенность.
– Киса, – протянул мне руку первый. Этот был, напротив, высок и обладал пивным живом. Улыбка была самым естественным состоянием его лица. Вкрадчивый, но, впрочем, приятный голос, аккуратно постриженные седеющие усы, длинный нос и золотой зуб. Отец русской демократии – мгновенно подумал я. Да, внешне он не слишком походил на своего тёзку из книжки, и, как выяснится позже, характер был у него тоже совершенно иной, но эта ассоциация прижилась в моём сознании сразу и навсегда.
Я пожал протянутую руку Кисы и, войдя в комнату, поздоровался с Монахом.
– Ну, вот так и живём, – Монах кивнул на два ручных пулемёта, стоящих у заставленного мешками с песком окна, – располагайся.
Я присел на стоящую у противоположной стены кровать. Вернее, это была не кровать, а дверь, лежащая на двух стульях и выполняющая функции кровати.
– Привет!
Я обернулся.
Из небольшой каморки, отделённой от комнаты гипсокартонной перегородкой, вышел парень.
– Джонни. Можно Дима, – он протянул мне ладонь, – как добрался?
– Нормально, думал, гораздо сложнее будет. Дима,