Неизвестные стихи. 1966-1988. Владимир Васильевич Казаков
кривые лапки
спрятать вечером под лавки
так лицо холста светилось
за зубцами темноты
где струясь к ногам как милость
были твёрды и круты
только ближе глаз и губы
не ответить почему бы?
или ждать грозы и часа
древним золотом кичася?
или дать холсту названье
быть в тени лесных развалин?
и лицом к огню поближе
чёрным вздохом профиль лижет
ночью странною походкой
он качнулся вдоль небес
и легко бежала лодка
потеряв несчастья вес
и окну придвинув груды
предрассветным серебром
он заёрзал от простуды
колотя себя ребром
маки тёмные пылали
за несчастьями творца
и убого посылали
тучи на плечи дворцам
за свечой сидела полночь
и шептала тихо: «полно!
или золота иконы
до конца не хватит кона?
иль игра идёт за делом?»
угол скатерти задела
где темнел ресниц обычай
и сверкали без конца
тени делят как добычу
профиль бледного лица
это красный мак ухода
зеленеет как погода
гнали небо за порог
меж сердец вонзился рог
брызнув красными ветвями
он упал загублен вами
долгополым существом
зеленеет древний ствол
птицам гибель расстилали
и восторженны едва ли
хочешь мельком улыбнуться
голубой каймою блюдца?
там засада причитаний
и она звалася Таней
прутьям ивовой корзины
имя траурное Зины
деньги медные горбаты
всё бредут из хаты в хату
на развалинах святого
их молящихся не много
и темно упала ткань
злобно золото чекань!
лица шли своей дорогой
мимо долгого холста
кистью строгою не трогай
что казна росы пуста
но коснись ею три раза
возле крыл и возле глаза
чтобы тенями летело
задевая тихий звук
унося к вершинам дело
волоча кочевья мук
тихо зарево росло
за поклонами послов
повезли глаза-кибитки
как дымящуюся ось
и болото вея пытки
синим краешком зажглось
но хоромы умывая
в серебре лежит вода
и вчера ещё живая
ждёт за облаком суда
«Маня помнишь мы бывало…»
Маня помнишь мы бывало
когда бегали детьми
что-то камню сонно стало
глыбой ляжет на пути
я бегу за мной девчурки
и за мною Маня ты
а собравшись у печурки
смотрим в книгу темноты
«вы помните ли вы…»
вы помните ли вы
как я как был как молод
и в кузне головы
стучал раздумья молот
теперь же всё иначе же —
я