Большая книга ужасов – 61 (сборник). Мария Некрасова
жило тогда в Ордынске, а сколько сейчас. Меньше четверти осталось. У нее-то свое объяснение: экономика, обозный завод закрыли – был у нас такой давным-давно, делал телеги для всего Забайкалья. Только ведь на заводе можно делать, скажем, лодки деревянные, раз телеги больше не нужны. Так что еще неизвестно, то ли народ разъехался из-за того, что завод закрыли, то ли наоборот: завод закрыли из-за того, что народ разъехался.
– Это дядя Тимоша так говорит? – спросил я.
– Люди. А дядь Тимоша говорит мало и не всегда понятно. Скажет, а ты полдня расшифровывай. Так что там, на станции? Ты не сказал, – напомнила Зойка.
Впереди уже виднелся конец просеки, залитый лунным светом.
– Увидишь, – пообещал я.
– Нет, мне дядь Тимоша запретил. И вам тоже. Будем сидеть в доме и носа не высовывать.
– Там проезжает старинный поезд с паровозом, только его не видно. Тень одна и звуки, – сказал я, чувствуя в спине знакомый холод.
Но Зойку эта картина не впечатлила:
– А говорили-то! – хмыкнула она.
Мы успели вовремя. Достали из-под пола свечу, нашли по натекам воска, где она стояла, зажгли, капнули на доску, прилепили. Нож воткнули в старую отметину. В разбитые окна уже врывались шумы приближающегося поезда. Волк от нетерпения перебирал лапами.
Зойка отошла к разрушенной печке и нас потянула за собой. Вихрь бежал по придорожным кустам. В эту ночь он был сильнее, и лязг паровозных шатунов звучал громче. Пыльная лента перрона серебрилась под луной, а рельсов я со своего места не видел. Жека забился в угол. Я положил руку ему на плечо и почувствовал, что он дрожит.
– Ты что, брат?
Он мотнул головой: все в порядке.
Тень упала на перрон. Сегодня она была шире и гуще; в глубине мне чудились мерцающие искры. Зойка отвернулась в угол, а я смотрел. Ну и пусть порча, мы со вчерашнего дня порченые.
И вдруг Жека, вывернувшись у меня из-под руки, бросился к окну и рыбкой нырнул на перрон. Я еще чувствовал пальцами его тонкое плечо, а брат, держась за разбитую коленку, ковылял к рельсам.
Не помню, как я выпрыгнул за ним. Саднило руки; я катился по шершавому, как наждак, асфальту. Жека уходил, прихрамывая, и до рельсов ему было ближе, чем мне до него.
– Жека, брат! – закричал я, перекрикивая стук колес.
Он обернулся, такой маленький, и помахал мне рукой. Потом шагнул на край, но я уже бежал, я успел сбить его с ног и накрыть собой. Паровоз оглушил свистом, и поехали вагоны. Как из-под воды слышался грохот колес. Сегодня в призрачном поезде не пели. Асфальт гарцевал под нами, как бешеная лошадь, и норовил сбросить под невидимые колеса. Я держался, ломая ногти, пока кто-то не рванул на мне рубашку:
– Очумели, Москва дремучая! Вставайте, все прошло!
Я осознал, что на самом деле прошло, и колесный стук удаляется, а брат – вот он, дрыгается подо мною, как лягушонок, и кричит:
– Алешка, задавишь!
Когда мы вернулись в каморку, волк сидел в углу. Свеча не горела. Неглубоко воткнутый нож выпал из доски, только на этот раз не провалился под пол.
Не