Взрослое лето. Владимир Голубев
ко мне теперь посватается, если у меня такой ревнивый ухажёр! Ох, Дима, изуродовал ты мне всю жизнь. Только, скажи на милость, журналист-то здесь причём, ну приезжал, интересовался, как идёт расследование убийств. Он же ещё ребёнок! Ты что не видел, кретин! А теперь вставай, и давай, убирайся отсюда, с глаз моих долой. Там точно уже милицию вызвали, и они за тобой сюда приедут, смойся хоть на несколько дней, приведи себя в порядок, пока всё успокоится, а там видно будет.
– Люда, меня посадят? – убрав ладони от лица спросил Дима, не сводя глаз с женщины.
– Не знаю, но могут и посадить. Смотря что ты ему сломал и какой погром устроил. Езжай, видеть тебя не хочу. Что узнаю о твоих подвигах, позвоню. Спрячься на выходные, дома не ночуй.
– Ладно. Только скажи – у вас ничего не было?
– Я тебе сейчас скажу!
Мила вырвала с корнем куст растущей у забора крапивы и начала стегать горе-ухажёра.
– Нет мозгов! Всё равно думай, что делаешь!
– Мила, хорош! Больно, ой-ой! Хватит!
Ревнивому визитёру ничего не оставалось, как бегом ретироваться на улицу и поскорее уехать на ревущем «жеребце».
– Лена, ты слышала, какую ахинею он тут нёс?
Душа девочки разрывалась на две половинки, между желанием признаться в собственном обмане и просто промолчать, но обмануть маму. Она не знала, что ей делать и как быть в эти минуты, она и не предполагала, что такое может приключиться от её невинного вранья. Пришлось спрятаться от мамы в комнату и делать вид, что ничего не понимает.
– Лена, ты где? Убежала со страха? Ну, иду искать.
Мила обошла вокруг дома, по-хозяйски убрав лопату и оборвав чистотел, разросшийся у лавочки. Сняв перчатки и наконец-то выкинув вырванную с корнем крапиву, она заглянула в дом и, увидев баретки дочери, успокоилась.
– Ты где? Сильно испугалась?
– Да нет, – ответила девочка, молчать было бессмысленно, а притворяться спящей в восемь часов вечера, по меньшей мере, глупо. – Просто неприятно.
– А мне как противно! Совсем чокнулся. Ну ладно, вставай и накрывай на стол – попьём чая. Голова разболелась, наверно, к дождю.
– Хорошо, мамочка, я всё сделаю, а ты пока полежи.
– А ты что-нибудь слышала об этих глупых сплетнях? С чего это он так взбесился?
– Нет, я же целыми днями в лесу.
В субботу утром к дому подъехал журналист.
Мила плохо спала ночью и с семи утра, проснувшись, лежала и глядела в окно на серый рассвет, размышляя о вчерашнем явлении Димы. Она ощущала, что, наверно, поспела пора, когда ей следовало наконец-то принять решение – выходить за него замуж или расстаться, заделавшись друзьями-одноклассниками. Их странные отношения тянулись второй десяток лет, сразу с момента возвращение Прозорова из армии. Он оказался надёжен, как автомат Калашникова, и готов был прийти на помощь в любое время дня и ночи, но и так же прост, как первый трактор. И всё это мало походило на дружбу или тем более на серьёзные отношения мужчины и женщины, а финал или развязка всё так и не наступали. Многолетняя неопределённость её злила, она сравнивала Диму и Игоря и понимала, что выбор не в пользу