Среди болот и лесов (сборник). Якуб Брайцев
и скромному юноше.
За одной партой с Прокофьевым сидел Станкевич, сын исправника, а с Гуревичем – Семенов, сын народного учителя.
Семенов учился посредственно, но старательно. Он подружился с Гуревичем, который бескорыстно помогал ему одолевать науки, особенно математику. Он любил этого доброго, смирного товарища; не раз вступался за Наума, когда Прокофьев и Станкевич задирались с ним, делали мелкие пакости, портили книги или издевались над его народом.
Прокофьеву неизбежно угрожала единица. Но Станкевич решил выручить приятеля. Скоро должен был раздаться звонок на большую перемену, и надо было сорвать конец урока. Сжав губы, глядя в книгу и не меняя выражения лица, Станкевич замычал на весь класс.
Карл Иванович вскочил, как ужаленный, направился в сторону Станкевича, но мычание раздалось где-то на передних партах. Карл Иванович повернулся обратно, но мычание раздалось слева, потом справа. Несчастный немец совершенно растерялся и бестолково бегал по классу в поисках виновных. Наконец, устав, он вернулся на свое место и заявил Прокофьеву, что ставит ему единицу.
Прокофьев вступил в пререкания:
– Чем же я виноват, Карл Иванович? Гуревич начал мычать, а я должен за это получить единицу?
– А вы уверены, что это Гуревич? – переспросил учитель.
– Вы же сами направились в его сторону, – ответил Прокофьев. – Гуревич! Я не ожидал этого от вас, примерного ученика! – обратился обалдевший Карл Иванович к Науму.
Семенов встал и крикнул:
– Прокофьев врет!
– Да, но тогда вы, Семенов, начали?! – гневно спросил Карл Иванович.
Наступило молчание. Немец был взбешен. Он мог бы несправедливо придраться к Семенову. Гуревич поднялся и, обернувшись к Станкевичу, громко заявил:
– Вот кто начал!
Трудно сказать, чем бы это кончилось и как бы поступил Карл Иванович, но тут раздался звонок, гимназисты толпой повалили из класса в коридор.
Карл Иванович что-то записал в свою памятную книжечку и, взяв подмышку классный журнал, весь красный как рак вышел из класса.
Станкевич и Прокофьев подошли к Гуревичу и Семенову.
– Фискалы! Мы вам покажем, как кляузничать! Только кончатся уроки, будет вам баня!
– Ты подлец и погромщик, как и твой отец! – сказал Гуревич Прокофьеву. – Что ты придираешься ко мне? Зачем издеваешься надо мной, клевещешь? Что я сделал тебе плохого?
– Молчи, ерусалимская сволочь! – прохрипел Прокофьев и замахнулся, но Семенов крепким толчком сшиб его с ног; Станкевич ударил Семенова в лицо, Гуревич вцепился в Станкевича, и началась свалка. Прокофьев, выскочив в коридор, крикнул:
– Шалыгин, сюда! Наших бьют!
Шалыгин, сын городского старосты, бесшабашный гимназист, учился плохо и в каждом классе сидел по два года. С разбега он бросился на Семенова и ударил его ногою в живот. Семенов охнул и, схватившись за низ живота, упал. Несчастный Гуревич очутился беззащитным, его начали избивать.
Громкие