Душегуб. История серийного убийцы Михасевича. Елизавета Бута
кричал, когда его мать избивали или когда мужчина в бешенстве швырял вещи в стену, но от этого крика все становилось только хуже. Ребенок пытался задобрить отца, но и это не давало результата, но обижало мать. Если ребенок понимает, что любой его выбор будет значить ошибку, он обычно отказывается делать какой бы то ни было выбор и застывает. Когда очень долго молчишь, крик парализует тебя еще до того, как он успевает вырваться из глотки. Ты начинаешь задыхаться то ли от страха, то ли от гнева, причина уже не имеет значения.
Спустя какое-то время мать Геннадия перестала защищать детей, избрав тактику неведения. Она просто старалась уйти в другую комнату, чтобы не видеть всего, что сейчас будет происходить. Кажется, она все время старалась просто исчезнуть, раствориться в воздухе, так как ее существование как будто никому не приносило никакой пользы.
Когда женщина прекращает попытки защитить своих детей, обычно это обозначает тяжелую депрессию. Когда мужчина начинает проявлять сексуальный интерес к своим дочерям, это обычно свидетельствует о распаде личности, чаще всего из-за алкоголя. Это случается чаще, чем можно предположить, но люди обычно стараются не замечать этого, делать вид, что ничего не происходит, даже если это происходит за тонкой перегородкой в деревенском доме.
Две белокурые девочки семьи Михасевичей были как две капли воды похожи на свою мать в юности, а если учесть, что они часто одевались в платья матери, то пьяный Модест начинал видеть в них свою жену. Как можно было допустить, чтобы жена собиралась на танцы с каким-то парнем из соседней деревни? Чтобы жена красила губы в непотребно красный цвет?!
Глаза Модеста мгновенно наполнялись кровью, и тот начинал захлебываться от оглушающих волн гнева. Дальше все разворачивалось по двум сценариям. Либо девочке удавалось вырваться и убежать, а потом еще пару дней прятаться по соседям. Либо, что бывало чаще, отец затаскивал их в дом и принимался избивать и душить их. Вся остальная семья при этом могла быть на кухне и спокойно пить чай. Еще пару лет назад, когда девочки только-только начали тайком бегать на свидания, чай пила только мать семейства с маленьким Геннадием на руках. Сейчас состояние абсолютного эмоционального отупения и опустошающего безразличия охватило уже всю семью.
Шестилетний ребенок не понимал, как нужно себя вести. Как он ни старался, он не мог предугадать реакцию отца на свои поступки. Иногда он поступал одним образом, и отец это одобрял. В следующий раз ребенок поступал таким же образом, но Модест неожиданно впадал в приступ неконтролируемой ярости. Ребенок отчаянно хотел, чтобы его заметили, но, с другой стороны, он понимал, что оставаться невидимым безопасно. Мать редко тратила на него хотя бы несколько минут времени, а братья и сестры никогда не брали в игру, но и отец его бил реже всех. Однажды он застал сестер за странным развлечением. Девочки были на заднем дворе дома. Они тихо переговаривались о чем-то, а потом вдруг этот шепот прерывался