Терапия. Эдуард Резник
старушки за ее тело с подобным стыдом Тео за тело собственное.
Отвернувшись от упавшей в песок старушки, маленький Тео продолжил путь к гостинице. Конфета была очень вкусная. Со стороны гостиницы в сторону Тео и старушки уже бежали встревоженные люди…
Рассказав о детстве, Тео без всякой связи перескочил обратно к своим гамбургским впечатлениям. Он сказал о том, что в последнее время каждое возвращение в Берлин после нескольких дней в Гамбурге становилось для него все более тягостным. Вернувшись домой после очередной поездки, лежа в своей берлинской комнате, он закрывал глаза и видел гамбургские шпили, отражавшиеся в волшебном озере в центре города. А еще он думал о том, что Гамбург мог и не произвести на него такого впечатления, если бы ему не встретился там Курт.
Рядом с Куртом Тео особенно остро ощущал себя унылой перепуганной частью серого официального Берлина. Тео все чаще подумывал о том, чтобы как-нибудь сбежать от отца, сбежать из Берлина, остаться в Гамбурге навсегда.
Эти его мысли я тоже записал в тетрадь, хотя они не были так уж важны – если бы я мог предположить, что его отец будет впоследствии читать все это, я, разумеется, не оставил бы ни строчки.
Тео сказал, что когда он думает о том, сколько сил и энергии тратит общество на преследование людей нетрадиционного счастья, то приходит к мысли, что общество само до чрезвычайности несчастно. Разве можно представить счастливого человека, который болезненно, тревожно и подозрительно подглядывает в замочную скважину за чужой жизнью – вместо того чтобы радоваться собственной? Счастливому не хочется никого убивать. Счастливому хочется только одного – делиться своим счастьем и чтобы оно длилось и длилось.
Для Тео само собой разумелось, что если общество хочет испортить кому-то жизнь – гомосексуалу, еврею, цыгану, англичанину, французу, восточноевропейскому недочеловеку, инвалиду, психбольному, неважно кому, – то дело здесь вовсе не во вреде, который приносит обществу этот неполноценный или расово ущербный злодей, а в каком-то «огромном общественном несчастье».
Тео физически чувствовал это непонятное несчастье – действительно огромное, общее на всех, – оно было словно разлито в воздухе, делая жертвой каждого, кто дышит этим воздухом. Но что это за несчастье? Может быть, бедность? Безработица? Послевоенные репарации? Нет, что касается бедности, Тео считал ее обыденной и привычной: бедный человек веками смиренно гнул спину и не делал из этого никакой трагедии.
Русские, в начале двадцатого века перевернувшие свою страну вверх дном, тоже, по мысли Тео, стали жертвой ощущения большого и таинственного «общественного несчастья». Они, разумеется, не осознавали этого и причиной революции тоже считали бедность. Тео эту причину отвергал как слишком простую, лежащую на поверхности, маскировочную. Тео был убежден, что ощущение несправедливости, вызванное разницей в уровнях достатка, является слишком убогой причиной для вдохновения людей на убийства друг друга.
Поиск