Лед и пламя. Настя Орлова
от этого вечера. Но я так зажата, что боюсь даже дышать, а по напряженному профилю, сжатым губам и бесстрастному выражению лица Вернера очевидно, что он тоже не в духе. И я почти не могу поверить в то, что причиной его дурного настроения являюсь я сама.
Дорога от дома его сестры до квартиры, в которой живем мы с мамой, занимает не больше получаса. И все это время мы проводим в отчуждении.
Из моей груди вырывается непроизвольный вздох, который не остается незамеченным Вернером. Он бросает на меня быстрый взгляд, но, ничего не сказав, вновь фокусируется на дороге.
А ведь раньше нам было так комфортно в обществе друг друга! Всегда находились темы для разговоров. Всегда было место для дружеских подколов и шуток. Сейчас же напряжение в воздухе можно едва ли не пощупать, настолько явным оно кажется в замкнутом пространстве автомобиля.
Неожиданно я вспоминаю, как месяц назад он вот так же подвозил меня домой после поздней тренировки. Мы оживленно болтали: я увлеченно рассказывала ему про новые игрушки для своей собаки, а он подтрунивал над моей неуемной любовью к животным, на которых я спускала астрономические суммы.
От этого воспоминания мои губы, помимо воли, растягиваются в легкой улыбке.
– Я бы многое отдал, чтобы узнать, о чем ты сейчас думаешь, – вдруг говорит Вернер.
Погруженная в свои мысли, я даже не замечаю, что мы проделали весь путь до моего дома, машина сбросила скорость и теперь медленно едет по переулку.
Мои щеки начинают гореть, а язык словно прилип к гортани – какое счастье, что в салоне темно и мой спутник не может разглядеть меня как следует.
Когда Никита Сергеевич сворачивает во двор и аккуратно паркуется у бордюра, я отстегиваю ремень безопасности и берусь за ручку двери – всего несколько секунд и все закончится, думаю я с облегчением. Но моим планам не суждено сбыться.
Вернер щелкает по кнопке центральной блокировки дверей и с нажимом произносит:
– Давай, Арина, выкладывай, что там у тебя случилось. И не говори «ничего», я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать – ты чем-то серьезно обеспокоена.
– Никита Сергеевич, сколько можно повторять одно и то же? Со мной все хорошо, – отвечая на его вопрос, я заставляю себя говорить твердым сдержанным тоном, но мои руки так дрожат, что мне приходится сжать их в кулаки, отчего ногти больно впиваются в ладони.
Вернер выразительно закатывает глаза, потом складывает руки на груди и разворачивается ко мне всем корпусом.
– Я не выпущу тебя, пока ты не скажешь, что с тобой происходит.
– Тогда, надеюсь, вы взяли с собой туалетные принадлежности, потому что ждать придется долго, – с поразившим меня саму сарказмом, выпаливаю я, демонстративно повторяя его движение и складывая руки на груди.
Он непонимающе сдвигает брови, но когда до него доходит смысл моих слов, он издает отрывистый смешок, а потом искренне смеется.
– Романова, и где же ты раньше прятала свой острый язычок? – спрашивает он.
– Видимо