Молчание слова. Путь Дюрера, пройденный с Иеронимом. Ханс (Ганс) Урс фон Бальтазар

      Леонардо да Винчи. Святой Иероним. 1480–1482. Дерево, масло. 103x75 см

      Учитель Церкви

      Иероним (347–419), «священноимённый», родился в Стридоне, недалеко от Триеста, у христианских родителей, двенадцатый год жизни провел в Риме, с упоением читал Вергилия, Цицерона, Плавта, владел элегантной латынью, письменной и разговорной; восемнадцати лет принял крещение, посещал катакомбы, где приобщился духу раннего христианства. Находясь при дворе императора Валентиниана I в Трире, открыл для себя потенциал строгого аскетизма, уже никогда им не покидаемого. Здесь же впервые со всей серьёзностью предаётся чтению Библии. В кружке епископа Аквилеи он ведёт приятный образ жизни, противоречиво сочетая эстетизм с аскезой. Вслед за тем он переезжает в Антиохию к другу, чья роскошная вилла имеет великолепную библиотеку. Он погружается в греческую словесность. Его неотступно сверлит вопрос: стать ритором или монахом? Совмещение казалось невозможным. Известно его видение, будто он предстал перед Божественным престолом и, отвечая на вопрос «Кто ты?», назвал себя христианином. «Ты цицеронианин», – сказал Бог и повелел его бичевать. Иероним поклялся отложить классику, что не помешало ему впоследствии благополучно перечитывать и цитировать Вергилия и Цицерона, ставших неотъемлемой частью его жизни, что же до упомянутого сновидения, он как-то назвал его всего лишь безобидной галлюцинацией.

      Всё же потом он безоглядно погрузился в монашество, присоединившись к пещерным отшельникам Халцидской пустыни (невдалеке от Алеппо).

      Присмотримся к двум цитатам: «О пустынь, где растут камни, из коих по свершении Апокалипсиса будет воздвигнут град великого Царя! О одиночество, дарующее человеку радость приобщения к Богу!»[1]¹ Но и: «Я сидел в полном уединении, погружённый в горькие раздумья… Щёки мои были бледны от поста, но в окоченевшем теле пылал дух ревности… Помню, как часто дни и ночи предавался слезам, то и дело бия себя в грудь…»² Риторическое начало здесь явно различимо, однако художники воспримут эти слова буквально. Леонардо да Винчи воссоздаст эту сцену, исполнив её высоким пафосом, переходящим от развёрнутого жеста кающегося отшельника к рыкающему льву с его великолепным хвостом. Иероним пишет, как бы лишь для препровождения времени, фантастические жития монахов, однако Библия неотступно его преследует, мы должны разглядеть подспудное её присутствие. Он находит среди монахов обращённого еврея, который обучает его ивриту, и развивает внезапно озарившую его «лукавую и вместе гениальную мысль: представить обучение ивриту как некое умерщвление»³. Разгоревшиеся распри между монахами заставляют его вернуться в Антиохию, где он принимает сан священника – но с условием необязательного служения (кардиналом он, естественно, не был). Аполлинарий, епископ Лаодикийский, крупная величина, умный человек, ересиарх, переводивший Пиндара, Еврипида и Менандра, переложивший Евангелия в форму платоновских бесед, знаток иврита, глубже ввёл его в искусство экзегезы.