Закон блатного мира. Михаил Серегин
самому не раз приходилось выходить на волю после долгой отсидки, и он отлично помнил, какой прекрасной кажется жизнь в первый месяц. Потом-то, конечно, привыкаешь.
Коля Колыма и Филин сидели на маленькой тесной кухоньке за накрытым видавшей виды пестрой клеенкой столом и ужинали. Еда была простая, но сытная: вареная картошка, рыбные консервы, черный хлеб и колбаса. Ну и еще квашеная капуста – специально в качестве закуски к водке. Колыма поднял взгляд от тарелки и еще раз осмотрел кухню. Все-таки Филин был его младшим братом, и Колыма с детства привык приглядывать за тем, чтобы у того все было хорошо. Вот и сейчас, сунув кому надо на лапу, чтобы брату быстро и без проблем вернули однокомнатную квартиру, он на этом не успокоился – ему важно было знать, как младший устроился.
Теперь, осмотревшись, Колыма был вполне доволен. Конечно, обстановка довольно бедная, да и откуда другой-то взяться? Когда они первый раз сюда вместе с Сашкой приехали месяц назад, здесь вообще ничего не было, плиту с холодильником они вместе поставили. А сейчас вон и стол с табуретками появился, и посуда кое-какая, да и в холодильнике не пусто. И чисто везде! Молодец братан, гадюшник у себя дома не устраивает. А то некоторые как откинутся, так им все равно, где жить – один хрен лучше, чем на зоне.
«Надо бы ему денег еще подкинуть, – подумал Колыма, – а то ведь на зарплату могильщика ни поесть, ни выпить, ни купить чего нельзя. Да и вообще, надо бы выяснить, как братан дальше жить думает. Не век же он будет могилы копать...»
Но тут его размышления были прерваны – Филин опять, уже в четвертый раз за вечер, закашлялся. Приступ был сильный, он продолжался минуты две, а потом, когда кашель наконец прошел и Филин оторвал руку ото рта, на ней была видна кровь.
– Опять?.. – сочувственно спросил Колыма.
Филин кивнул, встал из-за стола, подошел к раковине и сполоснул руку.
– Опять, – мрачно сказал он, возвращаясь на свое место. – Все из-за этого ШИЗО, из-за кума сусуманского, суки позорной. Так я после тех пятнадцати суток и кашляю, никак до конца эта дрянь не кончится.
Колыма кивнул, сочувственно и понимающе. Младший брат уже рассказал ему о том, как за месяц до откидки лагерный кум пытался его ссучить и как он провел пятнадцать суток в ШИЗО. Помочь он тут брату не мог ничем, ведь идти к врачам тот не хотел сам, рассчитывал, что кашель и так пройдет. «Интересно, а зачем куму понадобилось его за месяц до откидки вербовать? – мелькнуло у Колымы в голове. – Если ему стукач был в штрафняке нужен, то надо было брать кого-то из тех, кому не меньше года чалиться оставалось. А так если бы и завербовал он Сашку, тот через месяц все равно вышел бы. Непонятно. Надо будет это еще хорошенько обдумать».
– Надо было бы ему предъявить, – Филин злобно сжал татуированные кулаки. – Он, кстати, рапорт написал. Сейчас где-то тут, в Магадане. Если только на юга не подался.
– Нет, братан, тут ты не прав, – помотал головой Колыма. – На воле – вольные дела, в тюрьме – тюремные. А за тюремные дела с ментов на воле не спрашивают.
Филин ничего не ответил, только снова потянулся за бутылкой и набулькал