Избранные работы по теории культуры. Андрей Пелипенко
не способна в принципе[66]. Кроме того, каждая установившаяся в ходе эволюции форма – от отдельных автономных образований до всей локальной системы – «не знает», что она не последний и окончательный «венец творения», и потому стремится заблокировать любые дальнейшие изменения. Отсюда неизменное для всякой системы стремление к самосохранению и минимизации изменений[67], что и «провоцирует» давление вертикальных сил ГЭВ, которые, повторюсь, предстают как имманентные силы самой системы. Когда противоречие между стремлением системы к самосохранению, нарастающее по мере исчерпания потенциала горизонтальной эволюции, и необходимостью прорыва на следующий уровень проявления ГЭВ достигает критической величины, вертикальные силы создают воронку, затягивающую не вниз, а вверх. Образуется сужающийся кверху конус, у основания которого – уплотняющаяся по мере движения к вершине прогрессия переходных форм, а на вершине – лидеры, пионеры новой системной конфигурации. Так действует perpetuum mobile эволюционной динамики, свободный от провиденциального вмешательства Творца, Вселенского Разума и т. п. Устройство этого механизма коренится на квантовом и субквантовом уровнях. Этого вопроса я коснусь в гл. 3 в контексте обсуждения природы импликативного мира.
Вертикальная линия эволюции, как уже отмечалось, никоим образом не продолжение горизонтальной. Более того, она её отрицает. Вертикальный прорыв (скачок) по своей направленности не имеет никакого отношения к адаптации и специализации форм. Напротив, движение в этом направлении начинается с разрушения характерных для горизонтальной эволюции ритмических согласованностей, дисгармонии «вложенных» ритмических пульсаций материнской системы, что неизменно сказывается на «самочувствии» форм. Вертикальное эволюционирование неизменно протекает в режиме стресса, вызванного «неспецифическими ответами организма на любые предъявленные ему требования» [222, c. 27]. И хотя есть все основания акцентировать, как Г. Селье, внутренние взаимодействия системы, в целом стресс как фактор эволюции рассматривается в русле адапционистстких теорий – катастрофизма и экспериментальной эволюции.
С точки зрения приоритетов горизонтальной эволюции, изменения, связанные с вертикальным эволюционированием, особенно на начальных этапах прорыва, выглядят как тяжёлая патология, аномалия, жёстко отторгаемая системой, ибо изменения эти не направлены на адаптацию к среде. Они, скорее, бросают ей вызов. И в любом случае поначалу не сулят никаких эволюционных преимуществ. Принцип этот неизменно действует на всех уровнях эволюции.
В отношении живых систем об этом точно пишет Бернштейн: «Жизнедеятельность каждого живого организма есть не уравновешивание его со средой и с падающим на него со стороны потоком стимулирующих воздействий (как думали И.П. Павлов и его последователи), а активное преодоление среды, определяемое…
Сама по себе эта идея не нова. Так, например, А.А. Зубов, рассматривая антропогенез как «звено единой эволюционной магистрали», представлял его как цепь ароморфозов, в основании которой лежат наименее специализированные формы, дающие начало высшим таксонам [104, с. 14–26].
Идея о том, что всякая система обладает противоречивыми устремлениями к самосохранению и самоизменению хорошо известна хотя бы из работ синергетиков.