Собрание сочинений в десяти томах. Том третий. Тайные милости. Вацлав Вацлавович Михальский
стоял одинокий столб, а от него протянулся на шестах к мукомольному заводу электрический кабель – соорудил какой-то умелец. С грохотом билось о скалы море, и брызги соленой, напоенной йодом воды достигали лица Георгия. «Жить здесь полезно, – подумал он не без ерничества. – Надо познакомиться с двумя-тремя хозяевами, поговорить с ними по-хорошему, не пугая, осмотреть все, прикинуть, – словом, разобраться по существу».
Георгий выбрал самую новую мазанку, стоявшую на отшибе; ему понравилось, как хорошо обит дранкой толь на ее крыше, как прямо выведена новенькая цинковая труба. «Надо поговорить, дойти до каждого человека, а там уж делать выводы, – не без гордости отмечая свой государственный подход к делу и свое социальное благородство, подумал Георгий. – Надо помочь им в меру сил, как говорит шеф – „елико это возможно“». С этими добрыми намерениями он и постучался в легкую фанерную дверь. Дверь распахнулась, и на пороге предстала агент Госстраха: оказывается, она была светло-русая.
Он так растерялся, что не мог связать двух слов. А она смущенно запахнула на высокой груди бумазейный халатик и сказала певучим, бьющим в сердце голосом:
– Ой, застрахованный! – И засмеялась сорвавшейся с языка нелепице. – Здравствуйте!
– Здравствуйте. Не ожидал вас здесь увидеть… Я, собственно, по делам службы.
– Заходите, чего стоять на пороге. – И, стрельнув глазами по подслеповатым соседским окошкам, она пропустила его в дом.
На чистом глиняном полу хибарки сидел на горшке мальчик лет четырех, у него были такие же, как и у матери, глаза цвета спелой вишни, он важно смотрел перед собой и озабоченно катал ручонкой по полу желтую пластмассовую машину.
– Извините Сережу, – кивнула она на мальчика.
– Да уж чего, – улыбнулся Георгий, – дело житейское. Давай, давай, Серега, дуйся, не ленись!
И они засмеялись все трое – легко, по-родственному, как будто знали друг друга давным-давно.
– Я уж надулся, – сказал Сережа, – я больше ни капельки не могу!
– Тогда слезай, – велела мать, – слезай быстренько!
Сережа задумчиво катал по полу машину, – видно, решал, слезать ему с горшка или нет. Как человек рассудительный, он не мог вот так сразу принять необдуманное решение. Теперь он сидит на горшке и катает машину, а там неизвестно, что его ждет. Может, заставят мыть руки? Из умывальника. А это неинтересно. Если бы из моря, он бы пошел и вымыл с удовольствием, но из моря мама не разрешает, чуть что – кричит: «Ни в коем случае!»
Все-таки его ссадили с горшка, мигом подтерли, мигом натянули на него штаны, дали дружеский подзатыльник, и мама бросилась выносить горшок, а он остался один на один с незнакомым дядей.
– Тебе сколько лет? – спросил Георгий, вспомнив, что на первый вопрос: «Мальчик, как тебя зовут?» – уже отвечено.
– А тебе?
– Мне тридцать три, а тебе?
– А ты сколько хочешь, чтобы мне было?
– Ну… четыре… или пять.
– А мне тридцать