Собрание сочинений в десяти томах. Том восьмой. Прощеное воскресенье. Вацлав Вацлавович Михальский
движение впереди, за кустами. Александра встала на ноги и увидела приближающееся к оврагам стадо коров. За небольшим стадом шел глубокий старик, то был дед Сашка – сосед Глафиры Петровны, именно он принял у Адама коров, когда тот ушел в фельдшеры.
Коровы были тощие, но чистенькие и вполне бодрые на вид. Когда Александра подошла к стаду, они почему-то остановились без команды и смотрели на нее так, как будто хотели сказать что-то очень важное. Александра погладила ближнюю корову по плоскому плюшевому лбу, а корова лизнула в ответ ее руку шершавым языком. Как она смотрела на Александру своими печальными все понимающими глазами…
– Здравствуйте, – сказала Александра старику, – а напрямик я до поселка дойду?
– А че, перебреди Сойку, она счас мелкая. Мы дошли, и ты дойдешь. – Старик посмотрел на Александру внимательно и добавил: – Ты, видать, добрый человек, не каждого мои коровы так встречают! Иди, деточка, с Богом! – Он доброжелательно махнул маленькой темной ладошкой.
– Спасибо, дядя, большое спасибо! – и Александра направилась через поле к речке, перешла вброд мутную Сойку, а там и до поселка осталось рукой подать.
Хотя Александра и приезжала сюда в 1942 году, в день регистрации своего брака, но она ничего не запомнила: ни домов, ни улиц, ни комбикормового завода. В памяти ее остались только лица начальницы загса и ее белобрысого внучонка с шелушащимися лопоухими ушами и розовым облупленным носом. С внучонком ведь было связано очень важное – это он принес в красной коробочке круглую гербовую печать, государственно удостоверяющую, что Адам и Александра – муж и жена.
По одной стороне длинной поселковой улицы шла, казалось, нескончаемая стена из белого силикатного кирпича с колючей проволокой поверху, из-за стены тянуло сладковатым запахом подсолнечного жмыха, на невидимой Александре территории что-то изредка ухало, звякало, раздавались в основном женские и гораздо реже мужские голоса. «Вот это и есть их знаменитый комбикормовый завод, – подумала Александра, – большущий, он ведь и в войну был, а я и не заметила. На улице ни души – удивительно! Хоть бы бабулька какая попалась, спросить ее, где у них загс. Наверное, от солнца все попрятались – вон как лупит! А еще в этих местах бывает суховей – название ветра само за себя говорит, спасибо, сейчас его нет».
Поровнявшись с высокими, выкрашенными темно-зеленой краской железными воротами, Александра приостановилась в надежде, что из проходной выйдет охранник, но тот тупо смотрел на нее сквозь пыльное стекло маленького оконца. Странно, она на всю жизнь запомнила эту смутно очерченную физиономию за давно немытым стеклом, будку из силикатного кирпича, в которой сидел тот дядька, кусок забора за будкой, по верху которого шла колючая проволока в три ряда, ржавая, наверное, почти истлевшая, колючая проволока, такую тронь – рассыплется в прах, а острастку людям дает. «Господи, сколько кирпича, железа, дерева, бетона, собственных сил и всего прочего перевели люди на заборы. Наверное, если все сложить по всему миру,