Жёлтая магнолия. Ляна Зелинская
м?! И кошка, и чайки, и дедуля Козимо…
И к гадалке не ходи – это будет паршивый день!
Так оно и вышло.
Окно в лавку оказалось разбито.
– О, Мадонна! Во имя всех святых! Да чтоб тебя! – воскликнула Дамиана, остановившись на рива[2] дель Карбон, прямо у входа в собственную лавку.
Поставила цветочный горшок с геранью на мостовую и принялась рассматривать осколки стекла, валявшиеся повсюду. От её прекрасного витража с алым венком роз на зелёном поле остались только острые стеклянные зубы, торчавшие из рамы по всему периметру.
Она осторожно заглянула внутрь, стараясь не порезаться, и произнесла в сердцах:
– Да пропадите вы пропадом, синьор[3] Ногарола!
Осколки валялись и на полу лавки, и на столе, а часть их попала даже на прилавок – в плошки с анисовым семенем и пажитником, отчего пряности разлетелись по полу. И глядя на это безобразие, Миа сначала ужасно разозлилась, а потом, конечно, расстроилась, да так, что едва не расплакалась. Топнула ногой, но и только-то.
Что может лавочница против могущественного герцога Ногарола?
От злости и бессилия хотелось взять весло… нет, даже не весло… Лучше взять макрель[4], жирную такую макрель, с растопыренными иглами плавников и острой головой, из тех, что продаёт дедуля Козимо на углу Рыбного рынка, найти герцога Ногарола и ударить его этой макрелью прямо по лицу. Ударить что есть силы, а то и вовсе столкнуть в канал. И если где-то в этом мире есть справедливость, то в такой момент она бы точно восторжествовала.
Вот только добраться до герцога Ногарола ни с веслом, ни с макрелью и думать нечего! Уж слишком много охраны у входа в его палаццо. И его сикарио[5] с мордами бульдогов, что повсюду сопровождают герцога, разумеется, и на пять шагов не подпустят её к нему ни с веслом, ни с макрелью, ни просто так. А значит, справедливости нет.
Оставалось только топнуть ногой и пожелать проклятому герцогу однажды повстречаться с Зелёной девой в полнолуние где-нибудь на Дворцовом канале. Пусть бы хвостатая утащила его в самую тину!
На первый взгляд могло показаться, что окно разбили случайно. Зацепили багром или веслом проплывающие мимо гондольеры[6], везущие пьяных гостей. Такое нередко бывает на канале в дни больших праздников. Но только не в этот раз. В этот раз на полу посреди россыпи пажитника Миа увидела булыжник, обмотанный куском красной тряпки.
Предупреждение.
И это было уже второе предупреждение, что герцога Ногарола не остановит строптивая торговка, не желающая продавать свою убогую лавку за бесценок. Именно так он и велел передать через своих сикарио. Или с этого месяца она платит тройную цену за ренту земли, или убирается восвояси.
Сначала ей бросили под дверь связку петушиных лап, и это было первое предупреждение, теперь вот камень в красной тряпке. И, если она не заплатит, третьим предупреждением будет поджог, в этом она нисколько не сомневалась.
Синьор Ногарола входит в Совет Семи и давно нацелился на рива дель Карбон. Город растёт, и эта улица стала необходима ему, чтобы расширить богатый район – сестьеру[7] Карриджи. А для этого нужно всего лишь выселить отсюда мелких лавочников да бедняков, обитающих тут с начала времён. И большинство уже уступило жёсткому натиску крутолобых сикарио герцога, но Миа уступать была не намерена.
Эта лавка – две комнаты одна над другой, соединённые винтовой лестницей – всё, что у неё есть. Маленький балкон с цветами в горшках, этот витраж с розами и шар на цепи, оклеенный кусочками зеркал и менского кварца, чтобы сиял от уличных фонарей, завлекая клиентов в лавку – всё это мамино наследие. И проклятый Ногарола собрался его отнять.
Здесь Дамиана продавала благовония и специи, и здесь же гадала на картах и кофейной гуще. Того, что приносила лавка и гадание, до этого момента хватало, чтобы сводить концы с конами, но с новой рентой об этом нечего и думать.
– Миа! Дамиана! О, Святая Лючия, тебя что, ограбили?! – разнёсся над водой звонкий голос.
Миа вынырнула из разбитого окна, обернулась и увидела Николину, торговку зеленью, что каждое утро проплывала мимо её лавки по рива дель Карбон. Её лодка мягко ткнулась носом в деревянную балку, обмотанную веревкой, и, споро подтянув корму багром, Николина набросила петлю на столбик для швартовки.
– Ах, если бы! Да только нет воров хуже патрициев[8]!– воскликнула Миа, отбрасывая носком туфли осколки стекла в сторону. – И день ото дня всё хуже и хуже! Полюбуйся на этот разгром! – всплеснула она руками. – На прошлой неделе разгневанный синьор Барбиано расколотил мой шар над дверью, а теперь ещё и вот это!
– А что Барбиано? С чего он разбушевался-то? Разве его жена осталась недовольна? Она же тебе заплатила? – спросила Николина, доставая корзину яблок и ставя её на брусчатку. – Как заказывала, лучшие яблочки. Салат?
– Два
Рива – Ит. riva – в Венеции, мощеный тротуар вдоль каналов или лагуны.
Синьор – обращение к патрицию.
Макрель – рыба из семейства скумбриевых.
Сикарио – sicario ит. – буквально наёмный убийца. В контексте романа – вооружённая охрана патриция и наемники, решающие дела с применение оружия или физической силы.
Гондо́ла (итал. góndola) – традиционная венецианская гребная лодка. Гондольер – лодочник, гребец, управляющий лодкой-гондолой стоя, с помощью специального весла.
Сестьера – так в Венеции называются городские кварталы. В контексте романа это район города.
Патриций – лицо, принадлежащее к аристократии и играющее первенствующую роль в городском самоуправлении.