Александр Зиновьев о русской катастрофе. Из бесед с Виктором Кожемяко. Виктор Кожемяко
вижу его перед окном номера в гостинице «Украина» тогда, при самой первой нашей встрече. Окно выходило как раз на расстрелянный недавно Белый дом, и он говорил, что всю ночь не мог уснуть, глядя туда и думая о людях, которые там погибли.
– Люди, способные пойти на смерть во имя высокого и святого, вызывают у меня не только сочувствие, но и горячее восхищение, – сказал он. – Очень много думал о них там, на Западе… Если бы тогда я был в Москве, я пошел бы к тем, кого убивали. Чтобы и меня убили тоже. Пошел бы как русский человек, как частица моего народа. Неважно мое отношение к Хасбулатову и Руцкому. Тут мотивы неизмеримо более высокие. Это как во время Великой Отечественной – как бы я тогда ни относился к Сталину, я защищал свою страну, свою Родину…
Чувство Родины у него было очень сильно выражено. С негодованием (опять-таки яростным!) не раз обращался к теме о том, как на Западе хотят «русских вообще вычеркнуть из истории».
– Вы можете себе представить, – спрашивал он меня, – книги по истории математики, где нет Лобачевского и Софьи Ковалевской? Или книги по истории химии без единого упоминания Менделеева? А вот на Западе такие книги все больше и больше издают!..
Запад он изучил очень хорошо. Одна из фундаментальных социологических книг его так и называется – «Запад». И, хотя именно там по-настоящему пришло к нему научное признание, о западном высокомерии по отношению к России всегда говорил с неприязнью.
Его при встречах нередко спрашивали, когда же он вернется, а ему просто негде было жить в Москве. Буквально негде. Очень трудно решался его жилищный вопрос. Собственно, власть и не хотела, чтобы он вернулся. Зачем нужен такой непримиримый критик власти? Поэтому, если для ненавистников Советского Союза и России никаких проблем в этом смысле не было, то истинный патриот России Зиновьев окончательно смог приехать на Родину только в середине 1999-го.
Поселился он с женой и дочкой в северном Чертанове, и теперь этот маршрут до его квартиры на несколько лет становится для меня привычным. Ведь Александр Александрович в эти годы не только преподает в МГУ, Литературном институте и Московском гуманитарном университете (бывшей Центральной комсомольской школе), не только работает над новыми своими книгами, но и не остается в стороне от политических баталий.
Его осенью 1999 года выдвигают кандидатом в депутаты Государственной думы, но тут же, немедленно, предпринимаются все меры, чтобы исключить нежелательного «смутьяна» из кандидатского списка. Повод для разговора об этом с Александром Александровичем был очевиден, и такой разговор состоялся. Причем, как ни поразительно, я оказался единственным журналистом изо всех наших СМИ, кого привлекла эта тема.
Зиновьев, хотя и называл он себя суверенным государством в государстве, хотя и не состоял в это время ни в какой партии, много раз прямо заявлял о своих симпатиях к КПРФ и ее лидеру. Более того, когда возникла оппозиция к руководителю Компартии со