Эйфелева Башня. Гюстав Эйфель и Томас Эдисон на всемирной выставке в Париже. Александр Немиров

      По правде говоря, ни один проект еще не был официально выбран, и уже на следующий день Локрой официально пригласил всех, кто хотел побороться за великую честь строительства башни Всемирной выставки, представить предложения к 18 мая 1886 года. Хотя Локрой предположил, что проект должен быть для железной башни высотой 300 метров, многие из 107 участников проигнорировали это руководство. Один участник представил гигантский разбрызгиватель воды на случай, если в Париже начнется засуха. На другом была изображена высокая башня, построенная не из железа, а из дерева и кирпича. Возможно, наиболее исторически продуманным дизайном была гигантская гильотина, так напоминающая о том самом событии, которое неофициально отмечается, – падении Бастилии.

      К настоящему времени другие присоединились к кампании против Эйфеля, утверждая, что фактическое строительство безопасной башни высотой 300 метров технически невозможно, поскольку ни одно здание такой высоты не может противостоять силе ветра. Более того, как Эйфель найдет людей, желающих или даже способных работать на таких головокружительных высотах? А как насчет опасности для тех, кто придет в качестве посетителей, чтобы подняться на такое сооружение? Конечно, Эйфель знал, что эти скептики, вероятно, ничего не понимали в его огромном опыте, в более чем пятидесяти железнодорожных мостах из кованого железа, которые он построил только во Франции. Возведение этих сооружений вселило в него полную уверенность в том, что его математическая формула для придания формы кованому железу выдержит наихудшие возможные ветры. Что касается трудового вопроса, то его рабочие, построившие мост в Гарабите, уже привыкли работать на высоте 120 метров над землей. И как только башня будет поднята, он не сомневался, что она будет в полной безопасности. Он не потрудился удостоить ответом странное утверждение о том, что такая огромная железная башня станет опасным магнитом, притягивающим гвозди из окружающих парижских зданий.

      Затем появилась совершенно новая линия атаки, выскользнувшая из самого ядовитого подводного течения французской жизни: антисемитизма. В июне ненавистная стяжка под названием «Еврейский вопрос» обвинила Эйфеля в том, что он через своих немецких предков был «не более и не менее как немецким евреем». Целая глава бичевала «L’Exposition des Juifs» (Выставка евреев) и осудила предлагаемую Эйфелеву башню как «une tour juive» (еврейская башня). Это был печальный комментарий, на который Эйфель даже счел себя обязанным ответить, как он сделал в республиканской газете Le Temps, заявив:

      Гюстав Эйфель был