Сталинские премии. Две стороны одной медали. Отсутствует
и как с ними обращаться, что значит в этой среде соперничество и тщеславие. Больше того, нередко играл на этом.
Выступивший следом Л. С. Соболев пытался поспорить с Асеевым: «история Авдеенко… заключается не в том, что этого человека захвалили… а дело в том, что в Авдеенко в самом есть личные человеческие качества, на которые как на хорошую почву попало все дурное и гнилое, что связано со скоропалительной литературной деятельностью». Соболев назвал произведения Авдеенко «макулатурой».
В небольшом выступлении К. Федина перелома в оценке творчества Авдеенко не произошло: «Это был, – чего скрывать, ясно, о нем уже можно говорить в прошедшем времени, – просто плохой, негодный писатель, ему надо было учиться».
Режиссеры фильма А. Столпер и А. Иванов, которые на всем протяжении встречи ни разу не были даже упомянуты (Сталин был убежден, что режиссеры не влияют на содержание фильма), тем не менее дружно взялись за спасающую самокритику.
Драматург и киносценарист Н. Погодин, начав с проблемы киносценариев и производства кинокартин вообще, по отношению к разбираемому вопросу был краток: «Это просто лживая картина. Это все придумано». Последнее замечание основывалось на том, что Авдеенко не жил в студенческих общежитиях.
Заключительное, пространное слово Сталина уместилось на семи машинописных страницах. Часть речи повторяла положения, высказанные в ходе «обмена мнениями». Прозвучали и принципиально новые размышления «друга советских писателей» о «подходе к литературе». По мнению Сталина, «литература не может быть каким-то фотографическим аппаратом. Не так надо понимать правдивость. Не может быть литературы без страсти, она кому-то сочувствует, кого-то ненавидит… Я бы предпочел, чтобы нам давали врагов не как извергов, а как людей враждебных нашему обществу, но не лишенных некоторых человеческих черт». Вина Авдеенко, по наблюдению вождя, заключалась не в том, что враги наделялись положительными качествами (это, как тогда выяснилось, считалось нормальным явлением), а в том, что положительные герои такими качествами не наделялись: «Весь грех Авдеенко состоит в том, что нашего брата – большевика – он оставляет в тени». Смущало вождя и само название фильма. В нем он усмотрел покушение Авдеенко на «монопольное воспитание молодежи».
Разумеется, стенограмма не может передать психологическое состояние «обвиняемого». В какой-то мере здесь могут помочь мемуары Авдеенко, представляющие немалый исследовательский интерес. Обласканный системой, веривший ей всем сердцем, писатель на «своей шкуре» почувствовал, что такое возмездие системы в духе коммунистической принципиальности. Вот как он передавал свои ощущения во время проработки: «Мне бы потерять разум, умереть от разрыва сердца. Однако, я жил, слушал, видел, мыслил». Когда все закончилось: «Я медленно, нетвердыми шагами бреду по залу, вдоль столов, вдоль пустых кресел…