(Не) зажигай меня. Марианна Красовская
все мысли, слабели колени, дышать было трудно! А уж когда он меня целовал, я забывала, что внутри меня огонь – напротив, я растекалась как вода. Даже воспоминания о его поцелуях кружат голову.
Наверное, у меня был совершенно глупый и мечтательный вид, когда я думала об Эстебане, потому что Герхард ткнул меня локтем в бок, а взгляд Аяза вдруг стал очень злым.
Едва удержалась от детской выходки: очень хотелось показать ему язык. Сразу и согрелась, и повеселела. С аппетитом выхлебала не самую вкусную кашу, завернула в салфетку ломоть хлеба с сыром: сейчас не стоит в себя пихать много еды, укачает еще! А вот на следующем привале пригодится.
День прошел спокойно, как в вязком тумане. Подозрительные мужчины вели себя подозрительно тихо, торговец травил байки, Аяз рассказывал о франкских обычаях и новинках, а я переводила. К вечеру мы все почти подружились. В этот раз трактир был богаче, каждому нашлось место. Нас с Милисентой поселили в комнате для особых гостей: здесь была даже своя, отдельная мыльня. Без водопровода, конечно, но воду принесли. А уж нагреть ее я запросто сумела сама. Смыв грязь и усталость, мы плотно поужинали. Милисента уснула сразу на своей половине огромной кровати, а я ворочалась с боку на бок. За день вдоволь надремалась на плече у Герхарда: то и дело проваливалась в сон, поэтому даже не удивилась, что ночью спать мне уже не хотелось. Накинула шаль поверх ночной сорочки, выглянула в коридор – хотела кликнуть служанку и попросить теплого молока – и замерла в дверях, наткнувшись на взгляд черных глаз.
Сердце заколотилось как сумасшедшее, дыхание перехватило. Аяз тоже был полуодет: рубаха расстегнута до самого пупа, штаны сползли на бедра, черные волосы свободно спадают на плечи. Отчего-то вид его смутил, заставил жарко вспыхнуть щеки. Что я, полуголых мужчин не видела? У отца в замке по летнему времени оборотни по двору и вовсе в портках бегают. Да и братья мои лет до шести могли голышом по дому носиться. Герхард при мне переодевался не раз, отца и дядю Кирьяна не раз обнаженными до пояса видала. Только все они (кроме братцев, конечно) шерстью заросшие как звери. У отца даже на спине седые волосы имеются. А у Аяза грудь голая, совсем без волос. Только от пупка начинается темная дорожка растительности, уходящая вниз, за пояс штанов.
В полутьме коридора он не выглядел юношей. Это мужчина, и мужчина, кажется, опаснее, чем отцовские воины. Под его тяжелым взглядом остро почувствовала, как неприлично облегает моё тело тонкий батист сорочки: темные соски просвечивают сквозь белизну ткани. Впрочем, плечи и грудь прикрыты шалью.
Мысленно надавав себе пощечин, шагнула назад, в спасительный покой спальни. Вслед долетело по-славски: «Доброй ночи, минем шабаки».
8. Неожиданные открытия
К утру я убедила себя, что ничего страшного не произошло. Подумаешь, увидел меня мужчина полураздетой –