Подземелья Кривых гор. Алексей Осадчук
расправившая в стороны перепончатые крылья летучая мышь. Умерла королева Аслог уже лет двадцать как, но в память о ее непопулярном правлении люди продолжают называть ее мышью. Это прозвище прочно закрепилось и за медной монетой с ее профилем.
Тем временем Крош продолжал:
– Так как похлебки нам будет мало, придется заказывать грибную кашу. А это еще около двадцати медяков. Добавь сюда же хлеб. Молоко или ягодный морс… Итого получится около пятидесяти или шестидесяти «мышек». А это как раз две твоих эски.
На слова о еде мой желудок отреагировал недовольным бурчанием.
– Ну, так в чем же дело-то? Давай поедим!
– Эрик, Эрик, – покачал головой Крош. – Не иди на поводу у своего брюха. Доверься мне! Обещаю, через час, ну максимум два, – мы поедим!
Справедливости ради должен заметить: мальчишка сдержал свое слово. За час с лишним нам удалось побывать в нескольких домах. В каждом он яростно и ловко торговался, выменивал и требовал бонусы. Результатом была полная котомка продуктов. А в пекарне, последнем пункте нашего похода, Крош умудрился продать за семьдесят пять медяков весь мед, полученный с обмена на овечью шерсть у жены бортника. И в придачу разжился двумя теплыми лепешками.
– Итак, – победно говорил он. – Две лепешки, четверть головки козьего сыра, пять яблок, пять морковок, две луковицы, маленький горшочек меда, пять яиц, вяленая форель… М-м, что там еще?
– Фляга козьего молока и виток колбасы из баранины, – подсказал я.
– Ну, и, конечно, семьдесят пять медных монет! – объявил Крош и торжественно поклонился.
– Браво! – улыбаясь захлопал я в ладоши.
– Конечно, такое не каждый день возможно провернуть, – по дороге к баракам стал объяснять Крош. – Просто в этот раз все удачно совпало.
– Ты несправедлив к себе, – возразил я. – Ты умудрился две эски превратить в медные монеты, да еще и набить полную котомку едой.
– Ерунда, – отмахнулся мальчишка. Но по его красному лицу было видно – похвала ему приятна.
– Не знаю, как кому, но для меня полное брюхо – это уже половина счастья! – тяжело дыша, выдал мудрость Крош.
Он лежал на небольшой куче какого-то серого тряпья, заменяющего ему кровать, и сыто поглаживал раздувшийся в два раза живот. К слову, я лежал на точно такой же «кровати», и мой живот ненамного отличался от живота моего товарища.
Крош выполнил свою часть сделки. Нашел еду и кров. На ночлег он пригласил меня к себе в коморку, которая находилась на чердаке заброшенного барака, доживавшего свой век на отшибе поселения.
Если холодный и сырой барак представлял собой жалкое зрелище, то маленький чердак был теплым и даже уютным. Его хозяин приложил немало усилий для улучшения своего жилища.
Маленькое оконце со сгнившей рамой аккуратно заколочено досками. Щели в стенах законопачены тряпками и мхом. На удивление, имелась даже мебель – маленький стол с худыми ножками, грубо сколоченный стул и трехногий табурет.
Но гордостью Кроша, несомненно, был толстый, обитый бронзовыми