Вид транспорта – мужчина. Людмила Милевская
из себя строит, а ты давай, за нее пирожками торгуй.
Тут уж Денисия не выдержала и встала на защиту младшей сестры.
– Да, не хочет Степка упустить завидного жениха! – повышая голос, воскликнула она. – Но ведь действительно такие, как ее Гарик, на дороге не валяются. Сама понимаешь, если он узнает, кто Степка и откуда да еще кем работает, сразу шарахнется. Москвичи как черт от ладана шарахаются от лимитчиц.
– Пусть хоть работу поменяет, – уже миролюбиво посоветовала Лариса, но, не выдержав, тут же ядовито спросила:
– Почему бы удачнице Зойке не устроить младшую сестричку к своему банкиру?
Денисия, мрачнея, призналась:
– Да на нюх нас банкир не переносит. Чмошницами обзывает всех, даже здороваться брезгует.
А Степка своей работой довольна. Хозяин прилично платит, не притесняет, да и пирожками она не каждый день торгует. Раз пять в месяц, не больше.
– Степанида наторгует, – фыркнула Лариса. – Все пять дней торгуешь именно ты, добрячка, мать твою. Слушай, не выводи меня лучше, а то заматерюсь.
Это она могла – Лариска была известная матерщинница. В своей редакции такой мат гнула, что мониторы краснели. В присутствии Денисии она сдерживалась, но кто бы знал, чего ей это стоило. Вот и сейчас, беззвучно пошевелив губами, Лариска оставила все матюки в себе, полушутливо-полувсерьез перекрестила свой рот и горестно запричитала:
– Ох, Денька, попомни мои слова: уездят тебя неблагодарные сестрицы. Они, видишь ли, женихов искать приперлись в столицу, а на тебя им плевать.
Попользуются и забудут. Много Зойка о тебе вспоминает? Только тогда, когда ты ей нужна, а помощи от нее, миллионерши, никакой. А тебе надо учиться.
Ты – талант.
– Я учусь.
– Если они дают, учишься по ночам. Ты только на себя посмотри, под глазами круги, кожа бледная…
Зато сестрицы твои процветают. Эх, дура ты дура, как тут не материться. Послала бы ты их трехэтажно. Если не умеешь, обращайся ко мне, научу.
– Да ладно, – отмахнулась Денисия, – сестры они мои, и я их очень люблю. Они тоже меня любят, да и как по-другому? После папкиной смерти мы остались совсем одни. А в Москве мы чужие. В Москве чужакам особенно трудно, вот мы друг к дружке и жмемся.
– Ага, жметесь. Тут не жаться, а отбиваться пора.
Только и слышу: «Деня, сделай то, Деня, сделай это».
А ты и рада потворствовать их капризам.
Денисия вздохнула:
– Лар, зря ты невзлюбила моих сестер. Уверяю, им не до капризов. Исключая счастливицу Зойку, все они еле-еле выживают. Да и не даром я за них работаю. Сама понимаешь, мне деньги нужны. Книги стоят дорого, в общежитии места нет, за комнату платить приходится… Ну, хватит, sub specie aeternitatis зрения вечности (лат.).> это все ерунда. Давай лучше вернемся к нашему переводу, а то мой кумир Добрынина тебя точно грохнет.
– Не грохнет, она интеллигентная. И потом, она же правозащитника, вот и должна понимать, что мы имеем законное право на перекур. А поскольку не курим, то с чистой совестью (в качестве отдыха) можем спокойно перемывать кости