Сюрреализм. Воззвания и трактаты международного движения с 1920-х годов до наших дней. Коллектив авторов
доказательства собственных интимных потребностей? Курсив тут наш, и отталкивающие формулировки, которые он призван выделить, мы позаимствовали у истицы и её адвокатов, основное стремление которых – загнать живого человека в угол при помощи самого омерзительного клише безмозглой бульварной прессы: образа матери, называющей отцом своего законного любовника, и всё это с единственной целью – содрать с этого человека подать, о которой не могло мечтать и самое требовательное Государство: подать, довлеющую прежде всего над его гением, даже стремящуюся его этого гения лишить или уж, в любом случае, опорочить самое ценное воплощение такой гениальности.
В жалобах г-жи Чаплин можно выделить пять главных доводов: 1) эту даму совратили; 2) обольститель заставлял её избавиться от ребёнка; 3) на брак он пошёл лишь по принуждению, под давлением и уже с намерением развестись; 4) с этой целью он, следуя загодя составленному плану, обходился с ней оскорбительно и жестоко; 5) обоснованность этих обвинений доказывается уже самим аморальным характером повседневных высказываний Чарли Чаплина и его весьма абстрактным представлением обо всём, что только есть на свете самого святого.
Преступность совращения установить обычно довольно сложно, поскольку основной составляющей подобного преступления является собственно факт соблазна. Такое злодеяние, на которое согласны обе стороны, а отвечать приходится лишь одной, осложняется ещё и тем, что доказать, какую роль сыграла инициатива и провокация со стороны самой жертвы, решительно невозможно. Но в данном случае чистой душе повезло, и раз уж соблазнитель не собирался играть с ней идеальной свадьбы, в итоге она своей бесхитростностью возобладала над этим дьявольским существом. Можно только поразиться такому упорству и даже упрямству со стороны столь юного и беззащитного создания. Если, конечно, она не решила, что единственная возможность стать женой Чарли Чаплина – это сначала переспать с ним, а потом… ах, нет, не будем о совращении, это целое дело, и какое запутанное, её почти бросили, беременную.
И вот тогда‑то, подталкиваемая к операции, которую сама она называет преступной, несчастная будущая мать в момент бракосочетания отказывается от неё по причинам, к которым стоит присмотреться внимательнее. Она жалуется, что её состояние стало достоянием общественности – и что жених приложил к этому все мыслимые усилия. Очевидное противоречие: кому на руку подобная публичность; кто отказывается от единственной возможности воспрепятствовать тому, что в Калифорнии считается скандальным? Но теперь сила на стороне жертвы, она может повторять во всеуслышание, что её заставляли сделать аборт. Вот что становится решающим аргументом – а не слово преступника, причастного к акту, нарушающему все общественные, законные и моральные установления и уже потому отвратительному, ужасающему и противному инстинктам матери (жалобщицы) и её чувству материнского долга защищать и сохранять, – причём