Обесчещенная. Дон Нигро
ТАРКВИН[2]
Декорация:
Время настоящее, или около того. Одна простая декорация включает несколько мест одновременно: дом ЛУКРЕЦИИ, ее сад, квартиру ТАРКВИНА, кладбище и некое место в неназываемой другой стране несколькими месяцами раньше. У сцены справа маленький деревянный стол с вазой красных роз. Справа кровать. У сцены слева деревянный стол со стульями. У сцены по центру свечение, словно от тлеющих углей костра. В глубине слева от центра некое подобие сада. Все должно быть максимально просто. Актеры легко переходят из одного временного пространства в другое, часто лишь переключив внимание на другого актера. Нет изменений в декорации, как и нет разрывов в действии.
(Свет падает на ЛУКРЕЦИЮ, сидящую на кровати. ТАРКВИН сидит за столом у сцены слева. КОЛЛ стоит справа от центра, смотрит на ЛУКРЕЦИЮ, которая смотрит на ТАРКВИНА).
ЛУКРЕЦИЯ. Розы в холле. Раскаленные угли в темноте. Дыхание прерывистое. Щеки горящие. Его руки на моей талии. Он раздевает меня, его губы на моих грудях. Я слышу биение его сердца. Эти деяния темноты. Эти особые потребности. Никаких извинений. Обладание – это иллюзия. Любовь всегда двойственная.
КОЛЛ. Что такое? Что-то не так? Что-то не так. Что именно? Ты не такая, как всегда.
ЛУКРЕЦИЯ. Все не такие. Все возвращаются другими, и все, к кому они возвращаются, тоже другие. Нельзя дважды войти в одну и ту же женщину.
КОЛЛ. И что это означает?
ЛУКРЕЦИЯ. Ты спрашиваешь меня, что я означаю? Ты никогда не спрашивал, что я означаю.
КОЛЛ. Что-то с тобой случилось. Что случилось?
ЛУКРЕЦИЯ. Он говорил с тобой обо мне?
КОЛЛ. Кто?
ЛУКРЕЦИЯ. Твой друг. Он говорил с тобой обо мне.
КОЛЛ. Какой друг?
ЛУКРЕЦИЯ. Друг, которого ты послал ко мне.
КОЛЛ. О ком ты говоришь?
ЛУКРЕЦИЯ. Я не хочу называть его имени.
КОЛЛ. Чьего имени?
ЛУКРЕЦИЯ. Тарквин. Его зовут Джон Тарквин. Во всяком случае, он сказал, что его так зовут.
КОЛЛ. Ты знаешь Джона Тарквина?
ЛУКРЕЦИЯ. Он – твой друг, так?
КОЛЛ. Мы работали вместе.
ЛУКРЕЦИЯ. На войне.
КОЛЛ. Да. На войне.
ЛУКРЕЦИЯ. Вы работали вместе на войне.
КОЛЛ. Откуда ты его знаешь?
ЛУКРЕЦИЯ. Однажды я открыла дверь, а на пороге стоял он.
КОЛЛ. Джон Тарквин был здесь? В этом доме?
ЛУКРЕЦИЯ. Ты не знал?
КОЛЛ. Почему Джон Тарквин оказался здесь?
ЛУКРЕЦИЯ. Ты попросил его прийти и повидаться со мной.
КОЛЛ. Это сказал тебе он?
ЛУКРЕЦИЯ. Ты не просил?
КОЛЛ. Думаю, что нет.
ЛУКРЕЦИЯ. Ты думаешь, что нет?
КОЛЛ. Да.
ЛУКРЕЦИЯ. Но полностью не уверен?
КОЛЛ. Думаю, я бы это помнил. Да, наверняка помнил бы. Что он здесь делал?
ЛУКРЕЦИЯ. Он обещал тебе.
ТАРКВИН. Я обещал ему, что приеду и повидаюсь с тобой. Он просил об этом так настойчиво, что у меня возникла мысль, а не потребует ли он от меня вскрыть вену и поклясться кровью. Похоже, для него это было действительно важно. Вот и я и приехал.
ЛУКРЕЦИЯ (встает с кровати и делает шаг или два к ТАРКВИНУ, тогда как КОЛЛ остается на месте, наблюдает и слушает). Как он? У него все хорошо?
ТАРКВИН. Никому там нехорошо. Он тоскует по тебе.
ЛУКРЕЦИЯ. Он тебе это сказал? Он говорил с тобой обо мне?
ТАРКВИН. С наступлением темноты он редко говорил о чем-то еще.
ЛУКРЕЦИЯ. Правда? Это странно.
ТАРКВИН. Почему странно?
ЛУКРЕЦИЯ. Потому здесь он практически ничего не говорил.
ТАРКВИН. Там все иначе. Другое место. Альтернативная реальность, в которой люди едят собак.
ЛУКРЕЦИЯ. Я практически не получаю от него вестей. Это так трудно, ждать. Ничего не слышать. Томиться в тюрьме собственного воображения. Почему он говорил обо мне с тобой в темноте каждую ночь, но никогда не писал и не звонил мне? Почему он никогда не звонил?
ТАРКВИН. В сложных обстоятельствах личное общение запрещено.
ЛУКРЕЦИЯ. Каких обстоятельствах?
ТАРКВИН. Сложных.
ЛУКРЕЦИЯ. Почему личное общение запрещено?
ТАРКВИН. Обеспечение секретности.
ЛУКРЕЦИЯ. Какой секретности? И что вы вообще делаете?
ТАРКВИН. Что я делаю?
ЛУКРЕЦИЯ. Что вы с Коллом делаете в той альтернативной реальности, где люди едят собак?
ТАРКВИН. Ты не знаешь, что он делает?
ЛУКРЕЦИЯ. Он не говорит со мной. Похоже, только с тобой. В темноте.
ТАРКВИН. Я делаю то же, что и он. Только чуть более успешно.
ЛУКРЕЦИЯ.
Коллатин и Тарквиний, соответственно, у Шекспира.