Враги креста. Валерий Иванович Лапковский
‒ рассуждал старец, ‒ Бог есть. Но природа Его и деяния ‒ тайна. Ни имени Создателя, ни естества Его, ни ипостаси, ни вида, ни образа никто из людей и ангелов не познал и не описал. Тварь не может знать Творца так, как Вседержитель ведает Себя Сам. Кто бы изъяснил, как Бог образовал из персти человека, какими руками? Как, не имея уст, вдохнул в меня дыхание, как я стал душою безсмертною, как ум связан с плотию?
Тело привалено громоздким камнем ко гробу моего хрупкого «я», погребенного страстями. Земнородный представляет ад и тамошние муки в соответствии со своими желаниями или фантазиями, однако, какова преисподняя на самом деле ‒ никому не доступно (Эту древнюю сентенцию повторил в конце XIX века русский мыслитель Владимир Соловьёв).
Постоянно изобличая в себе разбойника, скверного, мерзкого, негодяя, считая себя ниже гадов, зверей, хуже бесов, муж преклонных лет взирал на окружающие предметы, точно на прах или дым: все в мире навоз. Может ли быть чистым сердце, оскверняя себя грязными помыслами, становясь подобием зеркала, затемненного пылью?
Читая в Евангелии, что Христос пришел спасти (не в последнюю очередь) блудников и блудниц, он, впрочем, взял в сожительницы не блудницу (на манер библейского пророка Осии), а ежечасную память о смерти. И, боясь согрешить праздным глаголом, проповедуя отречение от любой заботы о тленном, докучал Богу молитвой, отражал нападки нерадивых мечтаний о Зиждителе вселенной.
В «Божественных гимнах», созданных в форме благоговейной беседы души с Богом (пленительный сюжет многих кантат Баха), он поднимал богословско-догматические и нравственно-аскетические темы: о непостижимости Ветхого днями, о Святой Троице, о Божественном свете и его влиянии, о творении мира, о Таинствах Крещения, Причастия, о Страшном суде, воскресении и будущей жизни.
И делал сие настолько глубоко и смело, что Церковь, после его преставления, нарекла ему (наряду с двумя другими богословами ‒ св. ап. и евангелистом Иоанном и отцом Церкви св. Григорием) имя Нового Богослова, и с тех пор ‒ тысячу лет ‒ игумен небольшого монастыря близ Константинополя входит в церковную историю и сознание всех православных, как Симеон Новый Богослов.
Будучи «волом, влекущим Божественный плуг и режущим сладкую борозду слова», он отчеканил формулу, которой достаточно, чтобы навсегда остаться в почтительной памяти взыскующих Бога. Пытаясь высветить рождение Бога Сына от Бога Отца, преподобный вопрошал: «Как это происходит? Как слово от ума. Как отделяется? Как голос от слова. Как Он воплотился? Как слово написанное». (Гимн 59). Не менее прекрасен другой перл: «Слава Христа есть крест!».
Он дерзновенно воскликнул, что бегает за Христом, будто собака за зайцем. Подражая ему ныне, основательные богословы мчат, высунув язык, за Христом, требуя, чтобы Таинство Крещения совершали полным погружением крещаемого в купель. Столь горячим апологетам Симеон Новый Богослов мягко напоминает: Христос «не сказал, что благодать подается только через воду, но, скорее, через Духа и призывание Троицы»