Russian Disneyland. Алексей А. Шепелёв
Белохлебов и, в очередной раз удивляясь Серёге, подмигнул ему, нагнулся к самому уху помощника и начал перечислять старые эпитеты.
Сажечка даже улез под трактор, но Белохлебов, держась за раму, тоже весь изогнулся к нему, опять к самому его уху, и принялся громким басистым голосом орать:
– Серёжка, будешь фермером! Будешь, обязательно будешь. Бу-дишь!..
Наконец Сажечка не выдержал:
Чего ты взялся?!
Чаво?! – паясничал Белохлебов, – что ты сказал-то? Я либо ослышался, а? – А теперь наоборот пристально-театрально взглянул на Сержа.
Сажечка не отвечал, только улез ещё глубже в агрегат и принялся там усердно возиться и кряхтеть.
Смотри сюда, когда с тобой разговаривают! – почти по-военному скомандовал Белохлебов, бывший прапор, «сундук», как пятнадцать лет его называли по месту службы, – а патрубок отпусти, хватит им стучеть по раме – я-то знаю, что ты специально!
Александр Васильевич Подхватилин, человек уж о второй жене и четырёх ребятишках, но росту исключительно невысокого и весь довольно-таки щуплый, как бы ссохшийся, с подчёркнутой покорностью вылез, отпустил патрубок на землю, сбрюзжил свое круглое красно-загорелое маленькое литцо, примечательное чрезвычайными горизонтальными морщинами на небольшом в принципе лбе, надутыми и вечно обветренными, как у какого-то там Филипка, губёнками и вечно недовольным общим своим выражением, начал что-то мяться и шептать невыразимое исключительно для воздуха.
Так. Я наверно, бишь, ослышался, да? – сильно переигрывая, повторил свой вопрос начальник.
Ослышался… – как-то прошептал, почти пропищал Сажечка, сдавливая челюсти и незаметно скрежеща зубами.
Два фермера, как сами они себя именовали промеж себя, отошли.
Я ведь тоже в курсе, – признался Белохлебов.
У Гана моего идеи всё одни и те же: он просто посоветовал тянуть.
Да и мне то же самое! Хотя за такое преступление – всё же надо в ментуру…
В это мгновенье они оба вновь почувствовали, как и в другие многие разы, что каким-то образом действительно сейчас равны и откровенно на «ты», что непонятно, кто играет во взрослого, а кто в подростка.
Ментура подождёт. Шантаж, конечно, дядь Лёнь, сам понимаешь, дело гнилое…
Правда, Серёжка, правда-истина! А клевета?! Я его, чёрного, затяну! Ты только, Серёж, начни, мне-то несподручно… А потом я как подключусь – он у меня враз побелеет!
Или покраснеет, как Сажечка.
Ага-ага, Серж, как Сажечка! Хуже.
С тем и расстались.
4
«So I began a new life», значилось в записке, напечатанной Ганом на Белохлебовском компьютере – единственном в селе, которым руководить (слово бабушки) мог только один человек – он, Леонид Морозов! – и направленной по почте Бадору. Учитель, хоть в своё время вроде и учил английский, мало понял…
Уже все забыли про бардели в вагончике фермеров (тогда они