Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе. Филлис Дороти Джеймс
ней слезу пролей.
Отец и мать во гробе спят,
Сын тоже рядом в ней.
Недолог был их путь земной,
Ушли в недобрый час ночной —
Убиты злобною рукой.
Пришлось им вместе смерть принять,
Лютее смерти нет,
Жестоких мук не передать,
Каких не видел свет.
Им не оплакивать друг друга,
Удел чужих по ним вздыхать.
Прожили жизнь в любви,
Час пробил вместе умирать.
Прохожий, вечно помни об их уделе грозном
И от греха отворотись, пока еще не поздно.
Жизнь в этом мире ненадежна,
Боль, горя круговерть.
Очистись от греха, не дай ему довлеть,
Ведь и тебя, как всех, подстерегает смерть».
Таким образом, в течение недели после убийства Марров не случилось ничего, кроме их похорон. Вапинг нисколько не изменился. Убийцы по-прежнему разгуливали на свободе. Огромные корабли все так же ставили паруса и выходили в плавание из замечательного нового лондонского дока. Наступал прилив, горизонты раздвигались до бесконечности, и все помыслы безразличных к местным слухам моряков были в бескрайнем мире. И у склонных к поэзии лондонских магистратов на той неделе появилась возможность выйти за пределы знакомых берегов. Утомленные допросами португальцев и ирландцев, окруженные идиотами и пьяницами и, не исключено, корпевшие над эпитафией на могилу Марров (ах, как хочется пофантазировать и предположить, что эти вирши вышли из-под пера Пая), они имели возможность посетить лекции, которые на Флит-стрит прочитал истинный поэт. В последующую за убийствами неделю Кольридж, изнывающий от всепобеждающей власти опиума, прочитал несколько лекций о пьесах Шекспира. Все это время газета «Лондон кроникл» сообщала об этих выступлениях, подверстав текст в колонку, которая так не вязалась со всем, что было напечатано рядом. Один заголовок кричал: «Убийство семьи Марров», а другой сообщал: «Лекции мистера Кольриджа». Читатель, потрясенный сообщением о выбитых мозгах и пролитой крови, мог обратиться к более спокойной и вечной теме. «Шекспировские чтения, – писала газета, – быстро приобретают у публики популярность, а поэт-лектор обладает необходимым даром, чтобы вызвать восхищение у тех, кого, как мы понимаем, особенно хочет порадовать – прекрасный пол».
В понедельник волнения возобновились – в суд Шэдуэлла в почтовом дилижансе привезли Томаса Найта. Ему повторили, в чем его подозревают. В субботу две недели назад он вернулся домой заметно удрученный. Снял блузу, а затем принялся ее отмывать и сушить у огня. Пятна на блузе очень напоминали кровь. На следующее утро Найт рано покинул комнату, которую снимал, не сказав хозяйке, куда направляется.
Задержанный отрицал все, кроме последнего, и изложил вполне связную историю, от которой ни разу не отступил. Заявил, что родился и вырос в Портсмуте, приехал в Лондон примерно шесть недель назад и все это время работал трепальщиком льна в компании господ Симов, где изготавливались канаты. Но в субботу две недели назад