Приводя дела в порядок (сборник). Андрей Ладога
в прошлую поездку. На каждый километр приходится от восемнадцати до двадцати двух столбов. В среднем – девятнадцать и шесть. От дома до дома по спидометру – сто пятьдесят шесть километров. Получается именно то, что я назвал. И погрешность, с учетом отступлений строителей и моей невнимательности. Я ее отинтерполировал.
– Че?
– Привел к среднему значению.
Я молчал.
Обдумывал.
Потом отец рассказал, что в позапрошлую поездку дед заинтересовался количеством столбов. Он отмерял участки от одного километрового столба до другого и считал столбы электрические. Разброс был велик. Но и дед был велик!
Он посчитал двадцать один километровый отрезок из ста пятидесяти шести – просто так, потому что хотелось, и вывел среднее число столбов на километр. Потом учел количество километров им не просчитанных и вывел погрешность. Учитель физики, что ты от него хочешь. И подсчитал ожидаемое число столбов на трассу.
– С точки зрения математики расчет безупречный! – заявил отец. Как один из первых системных программистов Краснодара, он имел право на такие заявления.
Я был посрамлен.
Все уже подсчитано!!!
Зачем дед считал столбы, учитывая погрешность?
Ему что, больше нечего было делать, находясь в кабине с единственным сыном?
А зачем считал столбы я?
Любимая говорит, что боится даже представить, каким нудным я стану в старости.
С каждым годом в Любимой я вижу все больше черт моей бабушки.
Правда, бабушка меня так не высмеивала.
Так она высмеивала деда.
В родной станице двоюродные дядья называют меня Евлампием.
Это станичное прозвище деда.
Внешне я на него не похож. Я крупнее и ужаснее во гневе.
А на кого я похож?
От моего дома до дедовой хаты три тысячи пятьдесят девять столбов.
Я пересчитал.
Губная гармошка и отсутствующий рояль
Рояль «Бехштайн» звучит очень насыщенно. Особенно – упав с четвертого этажа.
…Инструмент слегка накренился в сторону изогнутого крыла и исчез из виду. Потом раздался тупой стук, заглушаемый многоголосым «Ба-умммммм!». После – взрыв и «БуоММ!» исключительно на басах. Потом три или четыре «Пиу!». Это, взвизгнув, лопнули несколько тонких струн. Я отчетливо помню именно такую очередность. Но помню и иное: все «Бауммм», «БуоММ» и «Пиу» звучали почти одновременно. Они начинались последовательно, но с таким мизерным зазором, в какой не вставишь и иголку. И все же паузы были колоссальными. В промежутке от звука до звука я успевал и умереть, и родиться.
А потом предсмертный всхлип рояля начал затихать и по улице раскатилось «Твою ма-ать!..» рядового Кожуры.
…Дежурный по полку капитан Измирский шел как утка на манок. В просторной рекреации отданного военным бывшего техникума всхлипывал «Summertime». В третьем часу ночи. Первого января тысяча девятьсот девяносто шестого года.
Едва капитан – длинный и тонкий, как дирижерская палочка, – сбежал с лестницы, мелодия сменилась на разухабистого «Августина».