Благодарю за этот миг. Валери Триервейлер
он меня обманул! И к тому же нарушил одно из своих обязательств. Но почему же он честно не сказал мне об этом вчера вечером в нашем разговоре? Почему даже не попытался объяснить, что не может поступить иначе, что Сеголен Руаяль оказывает на него давление, что их дети вступились за мать? Наверно, сначала я бы разбушевалась, а потом смирилась. И поняла бы его, ведь я и сама прежде всего мать, и я знаю его как никто другой. Увы, у него не хватило смелости сказать мне все откровенно. Он дезавуировал обещание, данное публично, клятвенно подтвержденное, и поступил так из сугубо личных соображений. А мне солгал – солгал в очередной раз.
В ярости я тут же звоню Франсуа и предупреждаю, что буду голосовать за Фалорни. Меня еще прежде шокировало то, как грубо Фалорни пытались отстранить от участия в выборах, а теперь ему досталось вдвойне. Франсуа почувствовал, что зашел слишком далеко, что мое возмущение достигло предела. Он попытался загасить пламя, которое сам же и раздул.
– Подожди меня! Я уже иду, встретимся наверху.
Мы встречаемся в помещении между президентским этажом и нашей спальней; Миттеран хранил здесь свои книги и принадлежности для гольфа, супруги Саркози устроили детскую. Я же переоборудовала его в свой личный кабинет. Повесила фотографии сыновей. Расставила несколько сувениров, из тех, что хотела убрать подальше от взглядов посетителей, которых принимаю в официальном кабинете, как раз под этой комнатой. Время от времени я укрываюсь здесь, чтобы отдохнуть от гнетущей атмосферы Дворца.
Но на сей раз гнетущая атмосфера царит именно здесь. Воздух насыщен электричеством, как перед грозой, готовой обрушить на землю удары грома и первые молнии, с сухим треском кромсающие небо. Во мне все кипит от ярости. С тех пор как мы познакомились, это самая жестокая наша ссора.
Я не понимаю его предательства: ведь ему достаточно было просто не лгать мне. Неужели нельзя было сказать честно, глядя мне прямо в глаза: “Послушай, я не могу поступить иначе из-за детей”… Это я способна понять, у меня ведь тоже есть дети. И постаралась бы, да-да, постаралась бы смириться с его решением. Он пытается меня успокоить.
И снова лжет. Уверяет, что он тут ни при чем: мол, этим делом занимался генеральный секретарь Елисейского дворца. Это уже последний удар – такая грубая неприкрытая ложь. Позже генеральный секретарь опровергнет эту нелепую выдумку: напротив, он всячески убеждал президента не поддерживать Сеголен Руаяль, не смешивать воедино частную и публичную жизнь. И он не был одинок в стремлении отговорить своего шефа от этого шага.
Но Франсуа его все-таки совершил, и это пробуждает во мне глубоко запрятанное ощущение собственного незаконного положения, которое причинило мне столько неприятностей с тех пор, как о наших отношениях было официально объявлено. Во время нашей перепалки я сообщаю Франсуа, что собираюсь выразить в Твиттере поддержку Фалорни. Он хочет помешать мне, пытается вырвать у меня мобильник. Но отказывается от своего намерения, поняв, что дело может зайти слишком далеко. Сажусь на узкую кушетку у стены и начинаю набирать