Детство шекспировских героинь / The Childhood of Shakespeare’s Heroines. Дон Нигро
что есть добро, а что – зло. А потом тянет меня к себе, и целует в губы, и его язык проникает в мой рот. «Что это ты делаешь?» – спрашиваю я, отпрянув. Я – змей, говорит он. Змеиные языки так делают всегда. Только не у меня во рту, возражаю я. Расскажи мне о добре и зле. Что ж, начинает он… но прежде чем успел сказать, нас застукал мой отец, и я получила хорошую порку. Гамлет, он отделался словесной поркой от старого короля, которого эта история позабавила. И для моих юных лет это была обычная история: Гамлет навлекал неприятности на других, а сам каким-то образом избегал за это ответственности. Я всегда сожалела, что не добилась от него ответа насчет добра и зла, для меня это был важный вопрос. Моя беда заключалась в том, что, много думая об этом и тому подобном, мысли свои держала при себе, и таким образом способствовала мифу, будто я красивая, но не очень умная. На самом деле я, и есть, и всегда была, слишком интеллектуальная для собственного блага. Мое падение вызвано тем, что я могла думать и думаю более глубоко и эффективно, чем этот бедный, избалованный, не выполнявший своих обязанностей Гамлет, но была по отношению ко мне какая-то слепота, они не могли этого видеть, не хотели видеть, ибо рука об руку с моим умом шло стремление выглядеть в глазах всех хорошей, быть доброй к окружающим, радовать, насколько возможно, моего отца, поддерживать моего брата Лаэрта, который по-своему был еще глупее, что мой дорогой безмозглый отец. Моя трагедия заключалась в том, что я любила этих людей, зная, какие они глупые, и ничего не могла с этим поделать. Я изображала курицу, а они говорили на валлийском. И постепенно я начала сходить с ума. Не было это, пусть так думали многие, результатом убийства моего отца. Нет, нет, такие события просто дают нам повод продемонстрировать собственное безумие, которое давно уже внутри нас. Нет, безумие началось в моем детстве, стало результатом моих попыток разгадать тайну знания древа добра и зла. Я не могла понять, какой в этом смысл. Ибо все вокруг меня казалось жуткой мешаниной отчасти прекрасного и отчасти ужасного. Гамлет был добрым, веселым, невероятно обаятельным, но при этом жестоким, эгоистичным, холодным и полным ненависти. Королева, прекрасная, добрая, нежная заботливая, но при этом была слепой, глуповатой, тщеславной и слабой. Клавдий, честолюбивый обманщик и убийца, был куда умнее других, хорошо образованный, одаренный художник, он мог поговорить о ботанике, указать созвездия или вспомнить имя бедного моряка, которого встречал на улице двенадцатью годами раньше, и спросить его о трех детях и жене со стеклянным глазом. Во многом он был лучшим королем, чем брат, которого он убил. И Гертруду он любил всем сердцем. Он чувствовал, что Гамлет психически болен и очень опасен, и оказался прав и в первом, и во втором. Лаэрт вроде бы любил меня всей душой, но фраза Гамлета о съедении крокодила на моих похоронах, должна признать, была более чем уместна, потому что я уверена, Лаэрт больше любил саму идею, что у него есть сестра, чем конкретно меня. Я точно знаю, что его влечение ко мне было, прежде