На войне. В плену (сборник). Александр Успенский
все ниже к речке… опасность миновала… Проходим выше пояса вброд речку… Режущий холод пронизывает все тело от ледяной воды с запахом гнили и навоза… Потом мы узнали, что в эту речку немцы по ночам сбрасывали трупы убитых в ночных стычках русских разведчиков… Несколько таких разлагающихся трупов роты 3‑го батальона нашли у самой речки. Долго-долго потом пахла моя шинель этим трупным запахом.
Совершенно мокрые, в хлюпающих водою сапогах, двигаемся мы вперед, несмотря на ураганный огонь над нашими головами. Все потери убитыми и ранеными несет вторая линия, не успевшая спуститься к речке.
Но вот и у нас начинается подъем местности вверх от речки, и сейчас же и у нас убитые и раненые… Крики и стоны тяжелораненых резко нарушают дисциплину молчаливой атаки…
Немцы взяли нас под перекрестный огонь: пулеметы их расположены подковой… Наше наступление окончательно остановлено!.. А казалось – цель, то есть их окопы, уже так близко! Неожиданность штурма пропала совершенно…
Ясно слышны их тревожные голоса и команды…
Мы залегли за невысокими кучами собранного для поля удобрения, так как окопаться в мерзлой земле очень трудно. Пули летят уже совершенно низко, нельзя и головы высунуть, но все-таки они летят выше и дальше, туда, где резервы.
Случайно за одной мерзлой кучей очутились вместе: полковник Борзинский, я и офицеры 15‑й роты. Набежав потом сзади, поручик Бадзен повалился на нас с хохотом: «А я всех вас давишь!»
«Где же троицкие?» – спрашиваю я полковника Борзинского. – Правый наш фланг открыт, почему наша артиллерия не отвечает на их огонь?»
Полковник Борзинский ругается, что прервана телефонная связь со штабом дивизии, а главное – вся неожиданность атаки пропала: немцы встречают нас «во всеоружии», и скоро начнет рассветать…
Немного спустя полковнику Борзинскому удается связаться со штабом дивизии: оказывается, уже полчаса тому назад отдан приказ прекратить ночную атаку и вернуться в свои окопы. Чувство досады на неудачную и неумелую организацию этого штурма заглушается эгоистической, чисто животной радостью: штурм отставлен… Ужасы штыкового боя в ночной темноте, тревожившие мое воображение, понемногу рассеиваются.
Но за это малодушие судьба сейчас же наказывает: как только мы двинулись «в рассыпную» назад к своим окопам, немцы открыли ураганный огонь, словно угадывая в темноте наше отступление… Опять купанье в вонючей «трупной» речке, но теперь нам было не холодно, а даже «жарко»!.. Главные потери убитыми и ранеными понесли мы буквально «у себя». Очевидно, немецкие пулеметы и ружья заранее были нацелены на линию самых наших окопов. «Скорей бы открыть против них огонь, – мелькает в голове, – чтобы не ринулись они сами на наших плечах в атаку!..»
Но вот, к счастью, заговорила в этот критический момент наша артиллерия, понеслись милые, родные звуки: «ту-у, ту-у»…
Еще