Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник). Ирэн Роздобудько
дыма, оно, это тело, медленно таяло в темноте.
Чертовщина какая-то!
Я напряг зрение и комично помахал рукой перед своим носом, отгоняя видение.
– Что, испугался?
Голос был хриплым, но таким чувственным, что у меня по всему телу побежали мурашки, как будто женщина произнесла что-то непристойное (я и потом не мог привыкнуть к звуку ее голоса: о чем бы она ни говорила – о погоде, книгах, кинофильмах, еде, – все звучало сладко-непристойно, как откровение).
– Да нет… Нормально… – пробормотал я.
Влажная ночь и вершины гор, чернеющие вдали, и этот красный огонек, подмигивающий в темноте, и сам воздух – такой насыщенный и свежий – отрезвили меня. Я попытался разглядеть сидящую напротив женщину. Бесполезно. Наверное, уже тогда у меня совершенно «замылился» глаз в отношении нее. Такое бывает, например, с мамашами, которые неспособны реально оценить красоту своего ребенка или с художником, которому его последнее полотно кажется гениальным.
– Вы тоже живете в этом пансионате?
Ничего более идиотского я не мог придумать! Это было все равно что спросить у попутчицы после взлета: «Вы тоже летите в этом самолете?» Но мне очень хотелось снова услышать ее голос.
– Вам здесь нравится? – продолжал я.
Огонек загорелся ярче (она сделала затяжку) и скользнул вниз (она опустила руку).
– Знаешь, где мне нравится? – услышал я (мурашки! мурашки!) после довольно-таки долгой паузы. – Там…
Огонек взлетел вверх и откинулся в сторону леса.
– Я там еще не был… – сказал я. – Только сегодня приехал…
– Чудак! – Огонек резко полетел в кусты и там погас. – Идем! Тут в заборе есть дыра.
По шелесту ее одежды я понял, что она встала и шагнула в мою сторону.
– Давай руку!
Я протянул руку в темноту и наткнулся на прохладную ладонь. И снова по телу побежали мурашки. Ее рука была энергичной, не мягкой.
– Э-э, да ты же совсем пьяненький! – засмеялась она.
Я встал, стараясь держаться ровно. Мы были одного роста. Мне удалось разглядеть что-то более определенное – тонкую фигуру, темную, возможно черную, шаль, которая окутывала плечи… И больше – ничего. А еще я ощутил запах. Тогда я еще не знал запаха дорогих духов – их доставали «из-под полы», мои знакомые девушки большей частью пользовались удушающей «Шахерезадой» или концентрированным «Ландышем». А тут на меня накатилась волна аромата – терпкого и дурманящего. Я стиснул зубы и крепче сжал ее руку. Повинуясь ей, я стремительно двинулся в глухой угол забора. В нем действительно чернела большая дыра, которую я сразу не заметил. Не выпуская ее ладонь, ступая за ней, я резко пригнул голову, и мы оказались по ту сторону турбазы, на широкой равнине, заросшей буйным разнотравьем. Мы шли по колено в траве. Я снова попытался рассмотреть ее, властно ведущую меня за руку, как малого ребенка. Черная