Лес великого страха. Мария Гинзбург
размяла затекшую кисть и продолжила:
«…убийство Кримхильды, единственной дочери графа Боремии Фридриха Смелого …»
Колокола на ратуше начали вечерний перезвон. Гость, ради которого Мадлен сегодня призвала свой Цин и вспомнила правила приготовления декоктов, должен был вот-вот появиться.
«В настоящее время Хаген фон Татцельберг проживает в таверне „Золотой единорог“ на площади Трех Воинов под именем…», торопливо дописывала актриса.
Мадлен услышала шаги и узнала обладательницу этой легкой, пружинистой походки. В беседке появилась Инга. Сестра была младше Мадлен на семь лет, но уже сейчас выглядела старше актрисы.
– Все готово, – сказала Инга. – Он пришел. Ждет тебя в гримерке.
Сестры обменялись улыбками. Безрадостными, холодными и злыми.
Мадлен никогда не думала, что когда-нибудь в жизни займется доносительством. Раньше ей приходилось писать только небольшие диалоги для своих героинь в пьесах, сочиняемых Лисом для увеселения благородной публики. Но даже ненависть к человеку, который разрушил ее жизнь, не могла заставить Мадлен унизиться до анонимного доноса. Актриса поставила свою подпись, подула на листок, чтобы чернила высохли быстрее.
– Может, все-таки не надо, – сказала она задумчиво.
– Неужели ты простила его? – удивилась Инга.
Мадлен покачала головой. Тяжелая золотая коса выскользнула из-за плеча, упала на грудь.
– Нельзя простить того, кто убил тебя, – сказала актриса. – Но я боюсь, вдруг он… вдруг он отомстит.
Ее зеленые глаза остановились на лице сестры. В них были те же самые непонимание и ужас, что и давней ночью, когда хлестал дождь, и соседи притащили Мадлен домой. Она была почти прозрачной – вся кровь вытекла из трех огромных ран, пока тело несли.
– Он изгнанник, – твердо сказала Инга. – Уголовник в бегах. К жрецам Прона он не пойдет, а если захочет сделать какую-нибудь магическую гадость, Лис почует.
Мадлен сложила листок вчетверо и отдала сестре. Они обнялись. Спускаясь по ступенькам в сад, актриса ощутила аромат лука – словно ее опять избрали Луковой Королевой. Хотя здесь, на берегу теплого моря, в саду среди смокв и оливковых деревьев этот запах никак не мог быть реальным, он обрушился на Мадлен с такой силой, что у нее зачесались глаза. На миг актрисе показалось, что она снова стоит на помосте перед весело гудящей толпой, улыбаясь и чуть не плача от запаха висевшей у нее на груди огромной луковой гирлянды. «Кто бы знал, что мне придется всю жизнь вот так», подумала Мадлен. – «С улыбкой на лице, жмурясь от слез…». Она глубоко вздохнула, но как всегда, не почувствовала вкуса воздуха. Мадлен улыбнулась и пошла к сцене.
Инга же направилась к выходу из парка. Письмо следовало опустить в черный ящик на дверях Имперской Канцелярии, а находилась Канцелярия на другом конце Кулы.
I
Самым ужасным временем суток для Халлена была середина ночи. Темнота обступает, забивает рот, и растворяет в себе мысли,