Дом с привидениями. Вирджиния Вулф
двери распахнуты, слышно только довольное воркование голубей да звук работающей на ферме молотилки. «Зачем я здесь? Что я ищу?» Руки пусты. «Может, все-таки наверху?» На чердаке яблоки. Так что снова вниз. Сад, как всегда, неподвижен, и только книга соскользнула в траву.
Но в гостиной они наконец-то это нашли. Хотя никто и никогда их не видел. В окне отражались яблони, отражались розы, сквозь стекло все листья казались зелеными. Если они были в гостиной, яблоко поворачивалось желтым боком. Но всего через мгновение, если дверь открыта, что-то развешено по стенам, расстелено по полу и маятником свисает с потолка – но что это? Руки пусты. По ковру пронеслась тень дрозда; из глубин тишины всплывает булькающее воркование голубя. «Здесь, здесь, здесь», – мягко пульсирует весь дом. «Сокровище надежно спрятано; комната…» – пульсация резко оборвалась. Значит, тут спрятано сокровище?
В следующее мгновенье свет померк. Снова в сад? Но деревья ткут сети тьмы и ловят заблудившийся лучик солнца. Такой тонкий, такой редкий, тихо погрузившийся в глубину, лучик, что звал меня, вечно горел за стеклом. Смерть была стеклом; смерть стояла между нами; забрала сначала женщину, сотни лет назад, оставляя дом, запечатывая окна; погружая комнаты во тьму. Он покинул дом, покинул ее, отправился на север, на восток, видел перевернутые созвездия в южном небе, искал дом, нашел его – вернувшись. «Здесь, здесь, здесь, – радостно забилось сердце дома. – Сокровище – твое».
Ветер проносится по аллее. Деревья гнутся и раскачиваются туда-сюда. Лунный свет плещется в каплях дождя. Но из окна тянется путеводный лучик фонаря. Свеча горит ровно и неподвижно. Бродят по дому, открывают окна, шепчутся, чтобы не разбудить нас – пара призраков в поисках своего счастья.
«Здесь мы спали», – говорит она. «Бесчисленные поцелуи», – эхом откликается он. «Проснувшись с утра…», «Серебро меж ветвей…», «Наверх…», «В сад…», «Когда наступило лето…», «Когда выпал снег…». В отдалении хлопают двери, по очереди, ритмично, словно бьется сердце.
Они приближаются, замирают в дверях. Ветер стихает, серебро дождя течет по стеклу. В глазах темнеет; но рядом не слышно шагов; не видно женщины, простирающей свой призрачный плащ. Его руки заслоняют свечу. «Смотри, – шепчет он. – Крепко уснули. С любовью на устах».
Склонившись, высоко подняв над нами серебряный фонарь, смотрят они долго и пристально. Надолго замирают. Тянет сквозняком, пламя свечи клонится. Лучи лунного света пугливо мечутся по полу и стенам, скользят по склонившимся лицам, задумчивым лицам, которые изучают спящих, ищут свою сокрытую радость.
«Здесь, здесь, здесь», – сердце дома бьется гордо. «Столько лет», – вздыхает он. «И ты снова меня нашел». «Здесь, – бормочет она. – Во сне; читая в саду; смеясь, перекатывая яблоки по чердаку. Здесь мы оставили наше сокровище». Склонились. Свет их фонаря проникает сквозь веки. «Здесь, здесь, здесь», – пульсация оглушает. Просыпаюсь с криком: «Так это ваше – спрятанное сокровище? Свет в сердце».
Понедельник иль вторник
© Перевод. А Попов.
Лениво и безразлично, легко стряхивая пространство с крыльев, уверенно пролетает цапля в небе над собором. Бледное и далекое, замкнутое в себе, бесконечное небо одновременно скрывает и открывает, движется и остается недвижимым. Озеро? Затенить берега! Гора? О, великолепно – позолотить склоны солнцем, залить водопадами. Папоротники или белые перья, дальше, дальше, покуда хватает глаз…
Стремясь к истине, ожидая ее, тщательно выцеживая редкие слова, вечно стремясь – (Слева слышится крик, потом другой – справа. Колеса идут вразнобой. Омнибусы сталкиваются.) – вечно стремясь – (Двенадцатью четкими ударами часы безапелляционно объявляют полдень; свет роняет золотую чешую; толпятся дети.) – всегда стремясь к истине. Пламенеет купол; монеты-листья на деревьях; дым из труб; лай; возглас; выкрик: «Купите утюг» – а истина?
Всюду мужские ноги и женские, черные или позолоченные – (Ну, и туман. – Сахару? – Нет, спасибо. – Содружество будущего.) – отсветы огня пляшут на стенах, окрашивают комнату в красный, но ничего не могут сделать с темными фигурами и блестящими глазами, пока снаружи разгружается фургон, мисс Тингамми пьет чай за конторкой, а зеркальная витрина хранит шубы…
Щегольски, невесомо скользит по углам и между колес, в брызгах серебра, дома иль нет, собрано разрозненно, разлетевшись на чешуйки, вверх и вниз, вместе и врозь, объединяясь – истина?
Пора вспоминать у камина, глядя на квадрат белого мрамора. Из белоснежных глубин поднимаются слова, теряя черноту, распускаются и проникают. Книга упала; в пламени, в дыму, в мгновенной россыпи искр – иль сейчас в странствиях, мраморный квадрат, минареты, скрытые водами восточных морей, подвижная синева и мерцание звезд – истина? или довольствоваться приближением к ней?
Лениво и безразлично цапля летит обратно; небо скрывает звезды, потом обнажает.
Ненаписанный роман
© Перевод. Л. Баспалова.
Вид у нее до того несчастный, что его одного достаточно, чтобы перевести взгляд с газеты на лицо этой бедняги – решительно ничем