Любава. Кай Вэрди
существования перед природой. Завороженный, Илия не мог оторвать взгляда от останков некогда величественного строения, глядя, как постепенно укорачиваются тени, как розоватый, нежный утренний свет сменяется ярким дневным, заливая теплыми лучами все вокруг, и как первоцветы, тянущиеся к солнцу, поворачиваются, раскрывают свои нежные лепестки, купаясь в солнечных лучах.
От созерцания его оторвала баба Маня, притопавшая с корзинкой.
– Эй, как там тебя, прости Господи… – Илия, вздрогнув от неожиданности, обернулся. – Насилу отыскала… Ты гдей-то спал нынче, ась? – запыхавшаяся старушка опустила свою корзинку на землю и, подтянув концы платка под подбородком, поправила выбившиеся из-под него седые волосы. – Мы с дедом чуть не полночи тебя ждали, думали, ночевать хоть придешь. У Настасьи-то спать ты точно не мог… Где спал-то хоть? – с любопытством снова повторила бабка.
– Доброе утро, – улыбнулся Илия. – Милостью Божией в машине переночевал. Проснулся и решил на останки храма посмотреть, с чего начинать, примерялся. А что же вы с утра пораньше с корзинкой? В лес за чем-нибудь собрались? – спросил священник, подходя к ней.
– Да что там делать нынче, в тайге-то? Говорю ж, тебя искала. Вот, поесть тебе принесла. Голодный небось? А лучше пошли к нам, обогреешься да поешь по-человечески, – баба Маня с укором взглянула на Илию. – И чего вчерась не пришел? Это ж надо удумать – в машине спал! – она осуждающе покачала головой. – Пойдешь чтоль? Петрович тама тебя заждался. Неужто старика не уважишь?
Мужчина улыбнулся.
– Нельзя не уважить. Благодарю за приглашение, – Илия учтиво склонил голову и взял корзину.
Войдя в дом, он прежде всего поискал взглядом икону, и, найдя, широко перекрестился, отвесив поясной поклон, и только после ответив на приветствие обрадованного Петровича.
– Ты садись, садись, – суетился старик. – Бабка кашу с утра сварила, вот яички свеженькие! Да ты бери, бери, не стесняйся! – угощал Петрович священника.
– Спаси вас Бог! Сами-то почему не кушаете? – посмотрел с доброй улыбкой на суетящихся стариков Илия. – Присаживайтесь уже, пищи более, чем достаточно, – помогая бабе Мане поставить на стол чугунок с топленым молоком и миску с домашней сметаной, проговорил Илия.
Баба Маня уселась последней, с краю, и то и дело вскакивала, вспомнив, что у нее еще в погребе есть, что она на стол не выставила. На пятый раз Илия поймал ее за руку и усадил обратно на табуретку, убеждая, что больше ничего не нужно. Старушка расслабилась, взяла ложку, и тут же снова подскочила – забыла чайник поставить на печку.
Постепенно старики успокоились, и беседа за столом потекла более непринужденно. Поговорив о тайге, рыбной ловле и прошлогоднем урожае, Петрович вернулся к животрепещущей теме:
– Ты б шел к нам-то жить, ась? Вона и комната пустая стоит, и кровать тебе вон Манька уж приготовила… – сверкая исподлобья выцветшими от старости глазами, проговорил старик. –