Тайна архивариуса сыскной полиции. Ирина Зволинская
Бортникова, что давно уже привыкла жить просто, а потому прекрасно будешь смотреться в архиве петербургского сыска!
Меня бросило в жар. Я отступила от мужчины, опустила глаза и, оправдываясь срочной необходимостью пройти в архив, покинула коридор.
Некрасиво. Невежливо. Мучительно стыдно. И пусть. Так даже лучше.
Руки бездумно выполняли знакомую работу. Карточки, фотографии, серые папки. Номер дела, фамилия, когда, почему привлекался, рост, вес, объем головы, особенности. За сухими цифрами сотни судеб, сотни трагедий.
Воры, проститутки, убийцы и революционеры. Страшное слово и еще более страшная суть. Террор, смерть, кровь. Сколько жизней унес тот страшный день и сколько бы унес еще, если бы недовольным удалось захватить Зимний?
– Не будет больше нищеты! – горящие глаза отца. – Мы покажем Европе, что такое равенство! Всякому по способностям!
Всякому по труду…
Я позволила себе рассмеяться в голос. Чтобы мечта сбылась, не обязательно было играть в революцию. Я и без перемены строя … тружусь.
– Маша? – Петя вошел в архив.
От смеха у меня выступили слезы, я отерла ладонью глаза и случайно выронила на пол пожелтевший от времени листок.
– Да? – придерживая юбку, спрыгнула с нижней ступени приставной лестницы.
– Уже поздно, тебе пора домой, – заботливо напомнил он. – Одевайся, господин Бортников отвезет тебя.
– Бортников? – удивилась я. Мы, кажется, уже дважды с ним попрощались.
– Бортников, – устало подтвердил Чернышов. – Я вынужден остаться. Еще одно убийство.
Я понятливо вздохнула. Да, удивляться нечему – всего-то тёмная сторона столичной жизни. За парадным фасадом здесь мрачные, полные грязи дворы. Только привыкнуть к этому сложно. И страшно смотреть в глаза тем, кто уже привык.
– Еще одна Мария, – Петр посмотрел на меня исподлобья.
– Когда? – выдавила я. Во рту пересохло.
Нет, Белянин дул не на воду. Просто не всё рассказал.
– По всей вероятности, утром, – с готовностью ответил Петр. – Не представляю, кому она могла открыть дверь в это время. Такие дамы работают ночью.
Чернышов подошел ближе и, подобрав с пола упавший листок, подал мне.
– Держи.
– Вы очень любезны… – пробормотала я, отвернулась к высокому шкафу и принялась мысленно считать. Один, два, три… un, deux, trois… Несколько секунд, чтобы взять себя в руки. И столько же чтобы слышать собеседника, а не шум крови в ушах.
Dix. Снова по лесенке вверх.
– Свидетели? – я захлопнула ящичек, убрав на место листок, и повернулась к Чернышову.
– Никого, в том-то и дело. Соседский мальчишка за двадцать копеек вспомнил, что видел какого-то хорошо одетого мужчину у парадной.
Я спокойна.
– За рубль тебе любой мальчишка и внешность преступника бы описал, и мотив, и орудие убийства.
– Вот и этот – шельма! – усмехнулся помощник следователя. – Но денег всё равно ему дал. Больно тощий.
– Правильно, – спустилась