За три истории до Летописи. Александра Пушкина
узнать у него. Ну, или, чем Стужа не шутит, самого Роффу. Молодой Рока присоединился к толпе горожан, цепко вглядываясь в каждого проходящего военного. Сам не заметил, как принялся искать в лицах знакомые карие, с прищуром, глаза и нос горбинкой в обрамлении бледно-рыжих с сединой бакенбардов.
И так увлёкся, что чуть не пропустил пухлощёкого Мартина, служившего с дядей в одном подразделении. Через лоб у него тянулся багровый шрам, ещё не успевший стать рубцом, но, видимо, уже не нуждавшийся в повязке.
– Март! Эй! Мартин! – закричал что было силы Тоф.
Дядин сослуживец остановился, закрутил головой в поисках кричащего. Юный Рока протискивался через толпу, как мог, быстро. Два раза ему чуть не отдавили хвост, один раз – чувствительно заехали под рёбра локтем, и, пожалуй, не единожды наградили нелестным эпитетом. Но цели своей он достиг.
Почти.
Уже вывалившись из толпы, Тоф заметил, как Мартину бросилась на шею «пышечка» в клетчатом платье. Она даже не вытирала слёз радости с миловидного личика. Это за неё делал сам Мартин. Он глуповато улыбался, и твердил, что всё хорошо. Ну, разве ему теперь до племянника сослуживца?
Вдруг на плечо легла чья-то рука. Тоф круто развернулся.
– Мама?!
Бледная, осунувшаяся. Рыжие с чернью волосы, как всегда, наспех забраны в объёмный пучок между аккуратными ушками. Неизменное шерстяное платье – серое, словно мостовая, – сидит, как влитое, на всё ещё стройной фигуре. Но руки… эти родные натруженные руки висят плетьми, горбят покатые плечи. В серо-зелёных глазах – туман.
Она кусает нижнюю губу. Силится вытолкнуть слова из-за сведённой челюсти, но вместо этого разражается слезами. У Тофа обрывается сердце, и падает в глубокий тёмный колодец, откуда не видно неба.
– Мам… дядя Роффа?
Она кивает, всё ещё не в силах прервать потоки слёз.
«Но откуда ей знать?» – мелькает паническая мысль, когда Тоф бережно прижимает к себе хрупкую женщину.
«Может, это слухи? Сплетни глупых женщин?»
– Я была в лазарете, – еле слышно произносит из глубины сыновних объятий мама. – Помогала госпоже Хексен, когда их начали приносить. Тоф, их несут, похоже, до сих пор! Лазарет уже переполнен, а их всё несут…. Я ушла только на часок, чтобы тебя найти, а потом – назад….
– А дядя, мам? – осторожно напомнил ей младший Рока.
Ещё пара всхлипов, и мама всё же справилась с собой. Кетти Рока была слабой женщиной, но ради сына, порой, старалась быть сильнее.
– Они принесли Текка Фрида. Обмороженного всего. Он… он рассказал, что по ним ударило белым льдом. И Роффа… он был ближе. Текк сказал… сказал, что когда Роффа замёрз, какая-то тварь снесла ему лапой голову, как будто он был не живым форситом, а ледяной статуей… зачем, Тоф?! Зачем он мне это рассказал?!
Её затрясло, и Тоффин вновь услышал глухие рыдания. Мантия грозила промокнуть на груди, но разве это беда? А сам Тоф сидел в своём глубоком чёрном колодце – гулком и холодном, и отстранённо думал, что Текк, наверное, просто не хотел давать им ложную надежду. И правильно, ведь теперь она в дефиците.
– Мам, –