Цензоры за работой. Как государство формирует литературу. Роберт Дарнтон
свой труд с помощью влиятельного патрона, попросив разрешение посвятить его маркизу де Мариньи, брату мадам де Помпадур и главному чиновнику, занимающемуся королевскими строительными проектами. У него ничего не вышло. Мариньи вернул набросок посвящения с немногословным отказом, а когда Понсе потребовал более ясного ответа, заметил: «Принять посвящение работы значило бы согласиться дать ей официальную апробацию». Кроме того, он не дал Понсе обратиться к самой мадам де Помпадур: «Так как у моей сестры очень мало свободного времени, я не вижу удобного случая, когда я мог бы вас представить»41. Неудача с посвящением стала препятствием на пути к получению апробации, потому что цензор не хотел нажить себе врагов в Версале42. Понсе и Монкриф долго обсуждали это безвыходное положение во время встречи во дворце Тюильри. По словам Понсе, Монкриф считал книгу вполне заслуживающей публикации и признался, что «долг цензора» побуждает его утвердить ее, но ничто не могло заставить его выступить против Мариньи43. А у Мариньи были свои планы в области архитектуры, и он не хотел давать повода думать, что одобряет другие проекты, особенно подразумевающие увеличение налогов. Версаль, как обычно, был стеснен в средствах. Но почему эти соображения должны были встать на пути у верного подданного, пытающегося издать книгу, не оскорблявшую короля, церковь или что-либо, кроме вкуса одного добившегося высокого положения маркиза?
В недоумении Понсе через голову Монкрифа обратился к самому Мальзербу. «Во Франции автору тяжело сталкиваться с таким количеством трудностей, – писал он. – Я никогда не умел играть в придворного. В этом моя беда». Но после этого он сам прибегает к придворному языку: «Если бы я не знал о вашей справедливости, месье, я мог бы использовать связи своей семьи с месье д’Орьяком и месье Кастарнье. Хотя я не часто бываю в их обществе, они знают, кто я такой, им прекрасно известно мое имя… Среди благородных людей кровь многое значит»44. Мальзерб попросил Монкрифа изложить свою версию происходящего. Цензор признал свое нежелание вступать в противостояние с влиятельными людьми и попросил избавить его от хлопот по этому делу. Он также написал возмущенное письмо Понсе, жалуясь, что тот навлек на него неудовольствие Мальзерба. Так что Понсе в итоге пришлось просить о передаче книги другому цензору и о молчаливом дозволении. Когда его книга наконец увидела свет без привилегии и апробации, ее судьба была именно такой, какой можно было бы ожидать с самого начала: она никого не оскорбляла, и никто не обратил на нее внимания.
Эти два случая больше говорят о работе цензоров, чем нашумевшие гонения на просветителей. На самом деле, авторы и цензоры вместе работали в серой зоне, где законное постепенно перетекало в незаконное. Они разделяли одинаковые идеи и ценности – что неудивительно, ведь они происходили из одной среды45. Большинство цензоров и сами были писателями, включая авторов, связанных с Просвещением,
Маркиз де Мариньи к Понсе де Лаграву (April 17, 1755, ms. fr. 22149, no. 65): «Принять посвящение работы – значит дать публичное одобрение». Документы по этому делу находятся в: ms. fr. 22149, nos. 59–74.
Монкриф к Понсе (Oct. 13, 1755, ms. fr. 22149, no. 67): «Я могу только повторить, что мне пришлось сообщить вам о своем принципе не давать одобрение никаким работам о том или ином виде искусства без согласия человека, которого король назначил управлять им. Я не упрашиваю их и не спорю, когда они приходят к собственному мнению».
Понсе к Мальзербу (Oct. 21, 1755, ms. fr. 22149, no. 69) сообщает о беседе, в которой Монкриф сказал Понсе: «Я знаю, что это мой долг как цензора. Но я могу расстроить господина де Мариньи, который дал понять, что не хочет, чтобы эта книга была опубликована».
Ibid.
Учитывая неполный и неравномерный характер источников, провести полноценное социологическое исследование цензоров может быть столь же тяжело, как написать социальную историю авторства во Франции XVIII века. Но цензоры перечислялись в ежегодных выпусках