Дух свободы: Наследники партизан. Александр Верт
И какой в этом смысл? Чтобы в камере было веселей? Так никто же не даст гарантии, что в одной камере будут.
Кириллу не повезло. Его поймали, за шкирку подняли, швырнули в бус, велели стоять на коленях, не поднимая головы, потом из буса, как скот, перегнали в автозак пинком, из автозака – с матом в РУВД «мордой» в стену, словно он какой-то преступник.
«А ведь это даже не в август», – думал тогда Кирилл.
Мысль о том, что в августе было хуже, помогала, а потом становилось до нелепости странно, когда в РУВД вдруг появлялись вежливые сотрудники, спрашивающие, есть ли у них медицинские маски, разрешающие посидеть, покурить, без крика способные отвести в туалет. Как будто из автозака он попал в цивилизацию. Только лицемерную до одури, потому что протоколы были у всех как под копирку, хорошо хоть улица, на которой их задержали, была верной – Орловская, а что были взрывы, что на них налетали из дыма, что били, вминали в асфальт и оскорбляли – это не важно. В протоколе было написано, что он шел по дороге с флагом, а вежливые сотрудники подошли и задержали.
– Подписывай, – велели ему, и Кирилл, подумав немного, подписал. Спорить он не видел смысла. Протокол все равно был и останется бумажкой, в которой без знаков препинания написано:
«Кричал Жыве Беларусь без разрешения».
Только на основании этой бумажки его будут судить. Оставалось узнать где: в Жодино или в Минске – но повлиять на это он никак не мог.
– Этого, этого и вот этого, а, ну еще тех двоих, – ткнул в них пальцем майор, прежде чем их запихнули в автозак и увезли, теперь уже на Окрестина.
– Ну все, нам всем теперь сутки выпишут, – сказал ему товарищ по несчастью уже в камере ИВС.
Кирилл понимал, о чем он. Тогда все было просто. Задержанных в воскресенье на марше делили на две группы. Одних отправляли на Окрестина, других в Жодино. Потом всех судили. Жодинским давали штрафы и отпускали, освобождая камеры для тех, кого потом этапом из Окрестина пришлют срок отбывать.
«Зато бастовать будут недели две», – подумал Кирилл, совершенно ничего при этом не чувствуя.
– Да ладно, парни, все хорошо будет! – говорил один из его сокамерников, такой же неугомонный, как Сергей. – Завтра забастовка. Пару дней – и она охватит всех, а там и нас отпустят!
Он, кажется, в это верил. Кирилл снисходительно улыбался, но втайне надеялся, что этот безумец прав.
Только надежда эта растаяла, когда он смотрел на небо в клеточку во время единственной прогулки в Жодино.[22] Он был там в полной изоляции: без нормального сна, новостей, писем и передачек.
Его этапировали как раз в среду,[23] и Машка, хоть и сидела наготове, не смогла ничего передать. Она приехала, она плакала, но ответ был один:
– Списков нет, мы ничего не примем.
Маша переживала, мама тоже, но человек – такая скотина: ко всему привыкает. Кирилл тоже привык. Спать со светом, не блевать от гимна[24] и даже не слать нахуй охрану, которая кроме мата, наверное, и слов не знает.
После всего этого Кирилла
Подразумевается ЦИП в Жодино на улице Советской, по тому же адресу, что тюрьма № 8.
Традиционная практика этапов для отбывающих административные аресты: отправить их в день передач на новое место, чтобы человек остался без ничего, даже без средств личной гигиены.
Его в Жодино регулярно включали на полную громкость.