Вата. Елена Тимохина
смелости посмотреть тебе в глаза и научиться снова разговаривать с тобой. И если бы не мой психотерапевт, что настаивала на этом разговоре, обещала, что только так мне станет легче, я бы никогда, никогда, наверное, не приехала бы сюда, – она не поднимала взгляда, в сотый раз мысленно пересчитывая число орнаментов на небольшом ковре, не отрываясь, чувствуя, как он все еще нервно шагает по комнате.
На кончиках ее ресниц уже закипали предательские слезы: «Ой, ну вот только не сейчас».
Занятая внутренними переживаниями, она не заметила, как Марк подошел к ней, схватил за плечи и приподнял:
– Но почему ты просто исчезла? Ты ведь не дала мне возможность объясниться и все исправить, – продолжал он кричать и сильно трясти ее за плечи. – Да, я ушел тогда, уехал, мне нужно было побыть одному, но я не заслужил такого финала, мы оба этого не заслужили. Ты же знаешь, что я любил тебя. Даже сам не осознавал, насколько. Так глупо, что мне пришлось три года ждать возможности сказать тебе это…
Какое же это было колоссальное облегчение – наконец-то, сказать это вслух. Признаться в том, что отрицал целых три года, перестать уговаривать себя и торговаться. Он отпустил ее, будто все сказанное опустошило его. Она хотела было что-то возразить, но лишь поджала губы и отвернулась. В тишине послышались голоса за окном. «Три глубоких вздоха, и считать до десяти. Один, два, три, четыре…» – мысленно повторяла она, убеждая себя, что слова Марка ничего не меняют в их жизни.
Тот первый год в Лондоне был самым страшным и сложным. Такого тотального одиночества и отчаяния она не испытывала никогда в жизни: ощущение собственной прозрачности и бестелесности в девятимиллионном городе. Она бы сорвалась и уехала домой, если бы не страх, панический страх где-нибудь случайно столкнуться с ним… Услужливая память постепенно подчистила все их совместные воспоминания, забросила их в архив и забыла к нему пароль. Но оставались еще запахи и зрительные галлюцинации – их невозможно было контролировать, и именно они несколько раз «выбрасывали» ее в тот их злосчастный апрель. Сначала на семейном обеде с родителями Стива, где решено было открыть пачку эксклюзивного чая со Шри-Ланки, так неудачно оказавшимся «их любимым». Или на общеуниверситетском семинаре, где ей померещилось вдруг, что один из студентов был ужасно похож на Марка. Оба раза все кончалось паническими атаками и антидепрессантами. А потом ей все-таки пришлось рассказать свою историю, а затем прорыдать, а потом прокричать, пробежать, проплыть, продышать, нарисовать, написать. И, наконец, приехать сюда, чтобы посмотреть в серые глаза своему самому большому страху. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», – она же обещала себе, что здесь, в Москве, поставит точку в этой истории.
Справившись с волнением, гостья продолжала:
– Прости, но я пришла к тебе не за этими словами, Марк. Нашего прошлого уже не вернуть… (Вон там на обоях какой-то небольшой рисунок, тостер красивого стального цвета, на холодильнике одна-единственная бумажка со списком…)