Сахар со стеклом. Маша Малиновская
Алёнке, увидеть, хоть и через экран, её курносое живое лицо и искрящиеся улыбкой глаза. Я скучала по подруге, и мне очень хотелось облегчить душу, рассказав обо всём.
– Вот козлина! – воскликнула подруга, а я поторопилась прикрутить звук динамка. – Ещё и грабли свои распускает. Лемурчик, может матери стоит сказать? Или её мужу – пусть всыплет сыночку.
– Нет, не могу, Алён. Мама так счастлива, что мы теперь вместе, не хочу огорчать её, она же так для меня старается. Да и вообще… В чём-то я понимаю его. Я чужачка, ворвавшаяся в его привычную жизнь.
– Яна, ты всегда любому дерьму оправдание найдёшь, – скривила нос подруга.
Алёна нахмурилась. Было видно, что она искренне за меня беспокоится. Сейчас мне нужно, просто необходимо было знать, что есть кто-то, с кем я могу поделиться своими горестями и переживаниями, и что этот кто-то волнуется обо мне.
Мы поговорили о моём новом лицее, и о том, как прошёл первый учебный день без меня в старой. Алёнка, наверное, сотню раз повторила, как скучает, и что ей меня не хватает, звала на каникулы, которые уже не за горами, и несколько раз напомнила быть осторожной с новыми одноклассниками, а особенно с братом. В конце концов я не сдержалась и разрыдалась, а за мной и подруга.
Болтать мы закончили уже за полночь, но и потом сон ко мне не шёл. В желудке заурчало. Оно и неудивительно, ведь за ужином я почти не ела.
Выглянув в коридор, прислушалась. В доме стояла тишина – все спали. В коридоре было почти темно, лишь неверный жёлтый свет ночных ламп странной продолговатой формы растягивался вдоль стены. Воровато оглянувшись, я на носочках пошла в сторону лестницы. На кухне включила ночник и сунулась в холодильник. Да уж, тут чего только нет. Даже сам холодильник не такой, как был у нас с тётей Соней, а большой, двухдверный, с кучей непонятных для меня отделов, на которых светились цифры. Температура, наверное.
Но на данный момент эти функции мне были не особо интересны. Я нашла сыр и ветчину, соорудила бутерброд, приправив его листком салата, и с наслаждением укусила. Мама бы, наверное, не одобрила эти ночные перекусы, а вот тётя считала меня слишком тощей и всегда пыталась накормить. Только вот ни в рост, ни в ширь всё это не шло. Хотя я бы себя тощей не назвала. И грудь, и бёдра у меня были. Может, не такие пышные, как у Алёнки, но всё же.
Доесть я решила у себя в комнате, а потому, водрузив на тарелку ещё один бутерброд и баночку йогурта, направилась наверх.
Едва я оказалась в коридоре, ведущим в мою спальню, то поняла, что не одна. Кожей почувствовала, словно нервы оголились и дали импульс.
Он стоял возле двери своей комнаты и смотрел. Молча и неподвижно. Однажды, когда в восьмом классе мы учились во вторую смену, я возвращалась домой одна, потому что Алёнка слегла с ветрянкой. Уже смеркалось. Зайдя в узкий длинный проулок, я прошла уже его добрую половину, как вдруг откуда ни возьмись передо мной показался огромный чёрный пёс. Не знаю породу, но у него один только нос был размером с мой кулак, с обвислой морды тянулась слюна, а в глазах – ожидание.