Опустошённые души. Василий Брусянин
это хорошо, – соглашался Николай Николаевич. – Я разучился говорить, а говорить надо…
Они продолжали странный разговор на философские темы и часто не отдавали себе отчёта – шутят ли или говорят серьёзно.
Со стороны было даже как-то жутко слушать их рассуждения. Недаром Соня часто говорила Загаде:
– Я теперь жалею, что они сблизились и живут вместе… Они друг друга толкают в пропасть…
– И оба полетят, – соглашался Загада, который теперь с тревогой думал о своём друге.
Как-то раз Травин совершенно серьёзно оказал:
– Знаете что, Николай Николаевич… Если бы вы, положим, проснулись завтра и вдруг почувствовали бы, что вы верите в Бога… Я думаю, вы тогда заполнили бы свою душу.
– Могло бы и это случиться!..
– А какого Бога вы хотели бы: вселюбящего или всекарающего?
– Мне кажется, я уверовал бы в Бога вселюбящего, – отвечал Верстов.
– А я примирился бы только с всекарающим, – говорил Травин.
– А что же тогда человеку останется делать? – спросил Николай Николаевич, и на лбу его выступила вертикальная складка.
– Человеку, опрашиваете… Да только покориться!.. А вот мне не хотелось бы покоряться… Помните, как говорит Андреевский Савва: «Уничтожить всё: старые дома, старые города, старую литературу»… Понимаете, а потом всю землю оголить и посадить на неё человека…
– Ну, а после оголения земли и человека что будет? – серьёзным тоном спросил Николай Николаевич.
– Гм!.. Это, действительно, вопрос ядовитый!.. Я думаю, у человека начнут расти волосы… А?.. Ха-ха-ха!.. И из волос, а не из ребра, как сделал Бог, голый человек сам себе создаст подругу жизни. И сам же себе скажет: «Иди, плодись и наполняй землю»… А?.. Ха-ха-ха!.. Согласны, Николай Николаевич?..
– Ну, а что будет после того, как земля наполнится?
– Гм!.. Что будет?.. Да ничего, будет опять человечество…
– И государства будут? – после паузы спросил Верстов.
– Будут и государства.
– Будут приноситься жертвы тем государствам?
– Всенепременно…
– Ну, тогда и ваш человек ни к чёрту не будет годен!..
– Ха-ха-ха!.. Почему же? – громко смеясь, спросил Травин.
И они опять оба хохотали, не отдавая себе точного отчёта: шутят они только, говоря так, или же серьёзно обсуждают что-то важное.
Говорили так и как будто прятали от себя и друг друга свои сокровенные думы. И точно боялись, – не подслушал бы кто-нибудь их дум, тех беспокойных дум, с которыми они оба долго лежали в постелях в сумраке бессонных ночей.
Говоря и смеясь над жизнью и смертью, старались быть смелыми до цинизма.
А смерть подходила к ним незримыми стопами и несла с собою самое страшное для них и неизбежное – забвение…
Часто Травин бранил интеллигенцию, а Николай Николаевич останавливал его:
– Подождите, не браните!.. Может