Спору нет!. Виктория Волкова
в одиночестве, Грегуар Гарш достал из кармана пиджака, висевшего на вешалке, плоскую фляжку и, открутив крышку, запрокинул содержимое в рот. Горло тут же обожгло живительной влагой.
Одного глотка хватило, чтобы успокоиться. Гарш потянул со стола сотовый и быстро набрал знакомый номер.
– Привет, Марин, – бросил он в трубку. – Как Сашка? Спит уже?
Трубно уныло забубнила в ответ, подробно рассказывая о состоянии больного друга.
– Я беспокоюсь о Нуньке, – вставил Гарш, как только собеседница замолчала, переводя дух. – Мне довелось общаться с одним из Крутояровских родственников. Те еще ублюдки. И я прекрасно знаю, о чем говорю. Такие чистенькие мальчики, не понимающие, что творят. – Он осекся, не желая сильно пугать жену друга.
– Я знаю, – пробормотала она. – А Сашка еще больше… Если Нина решила сражаться до конца, это ее право. Сейчас все, Гриша, кричат о карме и родовых отработках. Не верю я в эту чушь. Но вот характер человека закладывается в семье. И личный пример близких тоже воспитывает. Нунька права, непозволительно вытирать об нас ноги. А еще больший грех смириться и воспринимать эти погромы как должное. Терпеть на глазах у ребенка.
– Сашка знает?
– Да, – хмыкнула Марина. – Пытался отговорить. Но она его убедила. Сказала, что продаст эту распроклятую хату, а деньги потратим на Сашино лечение. На Германию хватит.
– Я подставлю плечо, если что…
– Спасибо, – пробормотала Марина. – Что бы мы без тебя делали, Гришенька…
Попрощавшись, Грегуар повернулся к окну и уставился на небольшую лужу, где несколько минут назад стоял Костя Цесаркин.
– Растаял, как злая Бастинда, – усмехнулся Гарш и снова ткнул в телефон толстым, как сарделька, пальцем.
– Ты кого мне прислал? – громыхнул на весь кабинет, когда ему ответили. – Наглый профан! Морда зажравшаяся. Ничего не сечет в искусстве, а пыжится, словно умный! Таких борзописцев в проруби топить надо, как только они из люльки ручонки к клавиатуре потянут.
Собеседник принялся оправдываться. Долго, занудливо и подобострастно.
– Валерка, делай что хочешь, только близко ко мне этого урода не подпускай. Я ведь добрый-добрый, а могу, как Томагавков, со всей дури в нос съездить… Что? Не знаешь новое дарование? Недавно выкатилось на нашу голову! Поэт это…Какой-какой? Дерьмовый, Валера! Но восходящая звезда!
И когда трубка что-то яростно запричитала, Грегуар добавил шутя:
– Не знаешь, так узнай!
Денис, сердитый и голодный, брел по ярко освещенным улицам, не замечая кричащих вывесок, распахнутых дверей ресторанов и нарядной публики, выходившей из театра. Широкий проспект сменился узким тротуаром, где с трудом могли разойтись два человека. Пройдя мимо центральной больницы, Цесаркин свернул в темный проулок, дабы поскорее срезать дорогу к дому. Конечно, он разозлился. На Грегуара Гарша, изящно и незатейливо втоптавшего Костика по самые помидоры, да и старший брат раздражал самоуверенностью, граничащей с наглостью. Неужели не хватило сил отказаться от этого