Имитация. Георгий Чернов
прежнего босса, и служу теперь новому, после своей собственной смерти. Я обречен прислуживать. Обречен вечность лизать чей-то сапог.
– Да и какая мне цена как демону, если уже даже такие твари, как Константин, не годящийся мне в прежние времена даже в грязь на копыте, ни во что меня не ставят? – продолжал он, и сквозь розовый свет здешних ламп я увидел усталость на его лице.
Константин. Тот еще грязный ублюдок. Из всех упырей этот был самый злобный и отвратительный. Он умер где-то шестьдесят лет назад, в шестидесятые годы. В газетах его прозвали «Вурдалак», что символично. Прозвали его так, правда, не за то, что он был одним из самых жутких и уродливых маньяков того времени: за его преступления ему присвоили высшую меру, расстреляли и хотели кремировать, однако накануне кремации его труп, который лишь на ночь оставили в холодном морозильнике центрального морга, куда-то пропал. Испарился. Куда же он делся? Я думаю, вы и так понимаете. Его бес-напарник, тоже та еще мразь, не мог – а точнее не могла – позволить такому ценному материалу превратиться в пыль. Было бы сложно его восстановить.
Тогда в результате следственных мероприятий было решено, что самым рациональным объяснением будет похищение тела родителями одной из жертв. Найти тело, конечно, не смогли, хоть и пытались. Но Константину, этому куску дерьма, было мало просто исчезнуть. Став упырем, он узнал, где живет расследовавший его дело следователь, дождался его поздно вечером, сидя на детской площадке напротив подъезда, и помахал ему рукой, мерзко и страшно улыбаясь. Пока мент протирал глаза, того уже и след простыл.
В конечном счете следак решил, что все-таки действительно его видел, что это не галлюцинация, как ему сперва подумалось, и попытался донести это до своих коллег. Начальник развел руками и отправил его в санаторий, чтобы проветрить голову. Когда он вернулся оттуда, Константин продолжил игру: преследовал его дальше около месяца. Появлялся то там, то здесь: то у детского садика, в который ходил ребенок этого следака, то в типографию, где работала его жена. Наконец мент не выдержал и окончательно слетел с катушек. Стал дерганным, орал на коллег так, что слюни брызгали в разные стороны, кричал, чтобы они ему поверили. И они поверили. В его невменяемость. А потому, вместо санатория ему теперь была дорога только в психдиспансер, где его до конца жизни кололи галоперидолом. Откуда я это знаю? Сам Константин и рассказал. Он любит эту историю. Гниль.
– И что он в этот раз натворил?
– Видишь вон то черное пятно на полу? Это гнусное насекомое протащило сюда с собой канистру с бензином. Облил себя и поджег. Смеялся и орал сквозь боль, чтоб я за ним убрал, пока он не вернулся. Мерзость. Разумеется, Мессалина его тут же потушила – не очень-то хочется сидеть и неделю клеить сраный пепел. Но пол-то мне кто возместит?
Почему-то, по мере нашего разговора, я чувствовал, как растет внутри меня ком отвращения, как я пресыщаюсь этим высокомерием, абсолютно несовместимым с его страдальческим тоном. Смотря в зеркало своей души сквозь желтые глаза демона, погрузившегося