Безумная планета. Алексей Савушкин
Райла, я и без твоих денег как-нибудь справлюсь!
– Ну прости. Надеялась, ты поймешь.
– Проклятье! Ну к чему этот разговор? Чем ты вообще думала? Все так хорошо начиналось, а теперь…
– Эйза, помнишь нашу последнюю ссору? Двадцать лет псу под хвост. Может, не стоит повторять?
– Ссору? Не помню я никакой ссоры.
– Ее затеял не ты, а я. Ты ушел выпивать с друзьями, а я сидела одна. Потом просил прощения, объяснялся, но я слушать тебя не хотела. То был последний день раскопок. Или предпоследний, не помню. В общем, я не успела проглотить обиду. Нельзя, чтобы такое повторилось. По крайней мере, я этого не хочу. А ты?
– Я тоже не хочу, – ответил я. – Но денег твоих не возьму. Даже если ты страшно богата и для тебя это не деньги.
– Я небогата, – сказала она. – Извини. Давай все забудем. Можно пожить у тебя еще какое-то время?
– Сколько угодно, – успокоился я. – Хоть навсегда оставайся, если хочешь.
– А как же друзья и соседи? Будут нам косточки перемывать?
– Черт побери, еще как будут! В городках вроде Уиллоу-Бенда не так много тем для разговора. Местные хватаются за каждую мелочь.
– Как вижу, тебя это не смущает.
– Смущает? С какой стати? Я же сумасброд Стил, которому приперло вернуться в родные места. На меня смотрят с подозрением, даже с обидой, и я мало кому нравлюсь. Да, местные ведут себя дружелюбно, но перешептываются у меня за спиной. Здесь принято культивировать посредственность, а если кто-то выбивается из общего ряда… Что ж, тем хуже для него. Это защитный механизм. Если человек вернулся в город не конченым неудачником, у местных падает самооценка: они остро чувствуют собственную провинциальность, если не сказать ограниченность. Так уж все устроено, и если не хочешь, чтобы тебе перемывали косточки, лучше здесь не оставаться.
– Да пусть судачат, – сказала она. – Если надеешься перевоспитать меня, превратить в добропорядочную леди…
– И в мыслях не было, – признался я.
– Стало быть, хотите узнать про енота, который не енот, – сказал Эзра Гопкинс. – Что он не енот, я и сам не сразу понял, а как долго не понимал, это одному Богу известно.
– Уверены, что это не енот? – спросила Райла.
– Ну конечно уверен, мисс, но беда в том, что я не знаю, кто он. Мог бы старый Бродяга говорить, рассказал бы куда больше моего.
Эзра потянул за ухо костлявого пса, лежавшего рядом со стулом. Бродяга сонно моргнул: любил, когда его тянут за уши.
– Надо бы привести сюда Хирама, – предложил я. – Чтобы поговорил с твоим Бродягой. С Бубликом он постоянно беседует. Говорит, они друг друга понимают.
– Ну, – сказал Эзра, – с этим я спорить не стану. Раньше поспорил бы, но не теперь.
– Давайте не будем про Хирама с Бубликом, – попросила Райла. – Расскажите лучше про енота.
– Я с детства хожу по этим холмам, – начал Эзра, – полсотни лет с гаком. В других местах все меняется, но здесь не особо. Земля тут негодная, почти ничего не растет. Кое-где можно скотину пасти,