Ведущая на свет. Вера Волховец
– черные огромные крылья. Такие я бы рисовала человеку-дракону, не иначе. Но…
– Разве у демонов есть крылья? – спрашиваю я, чтобы хоть как-то соскользнуть с предыдущей темы разговора. – Нам говорили… крылья – это дар небес, который дан, чтобы не попадаться демонам.
– Ну, так оно и есть, на самом деле, – Генри кивает, чуть скучнея в лице, – с появлением первой демонической метки – крылья ангела тебе отказывают. Мои – высшая демоническая метка, их получают только конченые отморозки.
Он произносит это и замолкает, будто подводя черту в этом разговоре. А парой секунд спустя приземляется на крыше ближайшего дома и наконец выпускает меня из своих спрутовых объятий.
– Извини, если я тебя напугал, птичка, – отрывисто произносит Генри, ныряя ладонями в карманы, – но этот разговор был не из тех, которые я готов вести посреди улицы.
– Почему? – мне вот разницы не было.
– Не важно, – Генри морщится, явно выказывая свое недовольство. – Давай теперь подробнее. Ты мой поручитель? Конкретика есть? Хоть какая-то? Чем поручительство за меня чревато для тебя?
– Конкретики мало, – нерешительно произношу я.
Конкретики на самом деле чудовищно мало. Я знаю точно только то, что если он получит восьмой класс опасности, – приговор нам с ним выпишут общий на двоих. И все. Но хотя бы это я сказать могу.
Генри выслушивает меня все так же безмолвно. Он будто сбросил с себя маску озабоченного придурка и сейчас действительно напоминает опытного, побитого жизнью демона. Который очень загружен – внезапно – моими проблемами.
Серьезно?
– В общем, так, – я неловко улыбаюсь, – если ты допрыгаешься до ада – мы туда отправимся вместе.
– Даже при том, что твой личный долг тебя даже до бесов не утянул? – Генри скептично кривится. – Знаешь, не могу сказать, что всегда понимаю логику Небес. В общем-то – никогда не понимаю. Почему они вообще меня освободили и зачем поставили под удар тебя?
Я не знаю. И все, что я могу сделать, – развести руками. Если бы я знала, зачем это все…
– Итак, мы знаем, что тебя ждет, если я перейду из Исчадий в Дьяволы, – неторопливо проговаривает Генри, – знаем и то, что мне не так долго переходить осталось, я получил приговор, уже когда стал больше, чем Исчадием. И знаешь ли, Агата, что я могу сказать тебе в этом случае?
– Что? – я предполагаю “худшее”, типа “мне плевать” и “это твои проблемы. А слышу невозмутимое:
– В Чистилище ты больше не вернешься, птичка.
7. Очень приятно, демон!
– Что?
Забавно смотрится непреклонное упрямство на бледной, почти серой от слабости мордашке Агаты Виндроуз, все еще не оправившейся после отравления. Забавно и немного выбивает из колеи. Что это шевелится где-то на самом дне души Генриха Хартмана? Совесть? Стыд? Давно ли он подцепил эту гадость?
Хотя ладно, Генрих на самом деле сочувствует Агате. Неожиданно обнаружившимся незачерствевшим краешком души. Ему была известна токсичность собственного яда. И ей бы сейчас лежать, отходить от