Все, что мы когда-то любили. Мария Метлицкая
входную дверь – домик издал тихий и жалобный стон. Кажется, он был не рад новым хозяевам. Все правильно, он привык к одиночеству и тишине. А чего ждать от этих?
«А сколько здесь всего было, – подумала Анна, – смеха и слез, горя и радости». Когда-то здесь звучали детские крики и плач детей Томашевичей, тихие перебранки взрослых, раздавались звуки поцелуев, здесь страдали от горя и плакали от счастья и витали запахи пирогов и горячего глинтвейна. Здесь была жизнь. А потом все исчезло и замерло. Дом давно привык к одиночеству. А они пришли и побеспокоили его.
– Извини, теперь здесь будем мы, – обращаясь к дому, прошептала Анна. – И ты уж, пожалуйста, нас прими! Мы хорошие, правда, мы тебя не обидим.
Марек обнял ее за плечи.
– Даже мне страшновато, – поежился он.
– Не страшновато, а тревожно, – возразила Анна. – Ну ничего, дом привыкнет к нам, а мы привыкнем к нему. И постараемся ему понравиться.
Марек взял Анну за руку, и они вошли в дом.
Первое, что они почувствовали, – запах сырости, старости, затхлости. Раскрыли окна. Постелили постель.
Продолжая знакомство, Анна бродила по домику – гладила стены, проводила ладонью по мебели, а дом поскрипывал, постанывал, кряхтел как старик, но ей казалось, что как-то по-доброму.
Кое-как разместив еду в стареньком, ворчащем и дребезжащем холодильнике, они наконец улеглись.
– Всё завтра, – прошептал Марек, уткнувшись ей в ухо. – Всё.
– Всё? – удивленно переспросила Анна, и они рассмеялись.
В ту ночь они сразу уснули – день был нелегким и бесконечно длинным. «Наверное, так у всех, – успела подумать Анна. – Не мы первые, не мы последние».
Утром их разбудили бесстыдно галдящие птицы и яркое, ослепительное, нагло рвавшееся в окна июльское солнце.
Анна вскочила с кровати, мельком глянула на крепко спящего мужа, счастливо улыбнулась и, как была, в одной ночной сорочке, босиком, выскочила на крыльцо. Солнце ослепило ее и, зажмурившись, она втянула в себя запахи буйно разросшегося сада и мокрой от росы травы.
Потянувшись окончательно, открыла глаза и замерла от восторга. Да, все было заросшим, неухоженным, диким: цветы, давно вырвавшиеся из огороженных клумб, старые, переплетенные кривыми, корявыми ветками вишни и яблони, которые давно следовало обрезать, изумрудная, влажная трава, бывшая когда-то аккуратным газоном, а теперь просто лугом, лужком с высокой и нежной травой. Яркие анютины глазки, фиолетовые, желтые, бордовые, проглядывали сквозь густые заросли. Алые георгины и разноцветные флоксы, розовые, малиновые, сиреневые и белые, пылали на солнце, источая неповторимый сладостный аромат. У калитки росла невысокая голубая елочка с мягкими, бархатистыми иглами.
«Господи, какая красота! – подумала Анна. – А мы еще сомневались! Какие же мы дураки! И самое главное, у меня снова есть сад! Мой личный сад, где я – полноправная хозяйка».
Поежившись от прохладной влаги, она прошлась босиком по мокрой траве и уткнулась лицом в соцветие флоксов.
«Я самая